|
Нечего укорять Ивана Самойловича, что он с монархами не договаривался: ему этого делать нельзя, потому что он под рукою царского величества: как он, Дорошенко, своими договорами Войско Запорожское успокоил – это всему свету известно; а гетман Иван Самойлович и все Войско Запорожское на восточной стороне в покое живут. В Польше и Литве из древних лет гетманы великие и польные, а что между ними несогласие, то сделалось по воле божией, и в пример того писать не годится». Также Дорошенку велено было сказать, что сейчас нельзя сделать его гетманом обеих сторон; но если весною войска обеих сторон, вышедши в поле, захотят иметь его единственным гетманом по правам своим козацким, то царское величество его утвердит. Но Дорошенко, толкуя постоянно о правах и вольностях козацких, не хотел признать главного права козаков – права на выбор гетмана, опасаясь, что они могут воспользоваться этим правом не в его пользу. «Не подлинная это вещь, – отвечал Дорошенко, – потому что известные люди не хотят на это позволить, и я неподлинными вещами дал бы себя провести, а потом некому было бы меня защищать от турок и татар. Видя недружбу пана Самойловича, нечего мне ждать от него помощи. Мне говорят, что царскому величеству трудно сменить Самойловича! Но ведь по милости царского величества дано ему гетманство. минуя заслуженнейших людей и не спрашивая нашу братью козаков; козаки были принуждены взять его в гетманы, потому что князь Ромодановский утвердил. Так и теперь, если царское величество захочет, возможно. Хорош будет порядок, когда Войско будет в послушании двоих гетманов, в недружбе живущих! Я захочу того, он другого: может ли выйти отсюда доброе?» Понятно, что Самойлович не мог успокоиться, зная характер и притязания чигиринского гетмана, но кроме Дорошенка он боялся еще друзей Многогрешного. «Многогрешный с советниками своими по воле ходят и, разумеется, что нибудь умышляют. – писал гетман к черниговскому полковнику Бурковскому. – Грибович уже в Запорогах, наши своими глазами его видели, да и те (т.е. Многогрешные) неведомо где? Бог весть, что из того будет! Не хитр был и Стенька, а много беды наделал! И этим не надобно было доверять: слыхали мы не раз своими ушами, что хотели стан раскинуть около самой Москвы; так, бывало, явно брешут». Разделение гетманства точно так же не нравилось и Самойловичу, как Дорошенку. «Если оба гетмана, – говорил Самойлович царскому послу Бухвостову, – пошлют против неприятеля своих наказных гетманов, то боярин, который придет с государевыми людьми, не будет знать, которому гетману угодить? При польском владычестве никогда двух гетманов не бывало. А что гетман Богдан Хмельницкий бил челом, чтобы быть другому гетману, то он хотел дать гетманство какому нибудь родственнику своему, да и войска в то время было на обеих сторонах много, а теперь на той стороне малолюдство; по старому захочет Дорошенко этою стороною славен быть и подыскивать подомною. Если же царское величество хочет принять Дорошенка для отвращения турецкой войны, то война этим не отвратится; приняв Дорошенка, надобно будет его от неприятеля оборонять и поставить войска по городам: в Чигирине, в Каневе, в Умани, в Черкасах, потому что турецкий султан будет воевать Дорошенка за измену. Как поддастся Дорошенко великому государю, то будет беспрестанно посылать в Москву, прося помощи и для других дел, через наши города; эти посланцы всегда будут нам докучать, всего просить, насильно отнимать и плевелы всякие в народ пускать, и будем мы у них точно в подданстве. Дорошенко укоряет меня за низкое происхождение; но если б посмотрел и зеркало правды, то мог бы увидать, что я не только равен, но и честнее его родом; какое же я получил воспитание у родителей моих, в том свидетель бог и люди честные: пришедши в возраст, не был я празден, но тотчас занялся войсковыми делами, проходя разные чины; после полковничества получил судейство генеральное, которое требует совершенного человечества, т. |
