|
На другой день был он опять в той же церкви у обедни, где видел уже несравненно больше народа. Когда он возвратился в деревню Починки, то ближние помещики звали его к себе на вечер посидеть, но он отказался; а ночью прибежал к нему помещичий человек Федор и объявил, что эти помещики хотят его схватить и убить, едут с пушкою. Каменьщиков, приняв этого Федора по просьбе его в свою партию, ушел в лес, из которого видел, как помещики со множеством крестьян, с ружьями и пушками оступили деревню и, не найдя его, разошлись. После этого отправился он далее и доехал до Петербурга без всяких приключений; здесь жил он долго близ Невского монастыря, сказываясь оренбургским вахмистром Бахметьевским, а крестьян и слугу Федора называл своими крепостными. Наконец полиция обратила на него внимание и схватила его, когда он шел в Сенат. Так рассказывал сам Каменьщиков о своих похождениях при допросе; но в Оренбургской губернской канцелярии дознались, что Каменьщиков, будучи еще до побега в Исецкой провинции, разглашал, будто император Петр III жив и находится вместе с Волковым в Троицкой крепости, на них то он, Каменьщиков, и надеется. Спрошенный об этом, Каменьщиков показал, что разглашал о Петре III по уверению козака Конона Белянина. Каменьщикова приговорили к жестокому наказанию кнутом, вырезанию ноздрей и ссылке на Нерчинские заводы в тягчайшую работу навеки. Белянина за его выдумку высекли плетьми. Похождения Каменьщикова вскрывают нам состояние известной части народонаселения, именно русских заводских крестьян в странах приуральских. О состоянии ясачного народонаселения в Западной Сибири мы можем иметь понятие из донесений тамошнего губернатора Дениса Чичерина, одного из самых видных и деятельных губернаторов екатерининского времени. В одном из донесений своих Чичерин описывает, какие мучительства, разорения и грабительства претерпел бедный, безгласный ясачный народ от заводских управителей Кругликова и Мельникова: юрты их жгли, самих мучили, скот и хлеб грабили. Наряжено было следствие; управители изобличены, признались, обязались заплатить за все пограбленное и истребленное, многим уже и заплатили. Главный командир Колывано Воскресенских заводов Порошин действовал согласно с губернатором, подтверждал управителям указами, чтоб шли к ответу и удовлетворяли обиженных. Но потом управители, видя, что по следствию придется им заплатить очень много, бежали в Барнаул и подали Порошину донесение с оправданием своих поступков. Порошин нашел их показания справедливыми и отправил их на прежние места. Обнадежившись, что главный командир, независимый от губернатора, стал за них, управители увеличили свое озорничество, по выражению Чичерина: в Кузнецке управитель Мельников во всем своем ведомстве запретил, чтоб зимою никто не смел принимать ясачных в свои домы, и они принуждены были сидеть в юртах безвыездно; Кругликов запретил продавать татарам хлеб и целую зиму морил их голодом. Разоренные вконец этими управителями, томские и кузнецкие ясачные разбежались в дикие, отдаленные леса. Чичерин переписывался об этом с Порошиным около двух лет; Порошин постоянно утверждал, что Мельников и Кругликов правы. Наконец Чичерин велел забрать виновных в комиссию, учрежденную для раскладки ясака: но Кругликов, собрав 200 мужиков своего ведомства, перебил посланных из комиссии, причем сам командовал, сидя на лошади с обнаженною шпагою; то же сделал и Мельников; и оба ушли в Барнаул. Чичерин прописывал, в чем состояли притеснения ясачным: если ясачные распахали сколько нибудь десятин земли и при этом не подарили управителей, то лишаются этой земли под предлогом размножения хлебопашества на заводах, хотя заводскому крестьянину не только пахать там, и быть на том месте надобности не будет. |
