При императрице Анне в 1735 году выборный войт был заменен коронным, войт Войнич был определен именным указом; но
при Елисавете в 1753 году позволено было магистрату выбрать войта, и был избран Сычевский из гренадеров лейб кампании. В описываемое время у
этого Сычевского начались распри с магистратом, и 20 февраля 1766 года императрица послала киевскому губернатору Глебову указ, что надобно
выбрать в КИЕВСКИЙ магистрат нового войта, а Сычевского по окончании его дела, если оправдается, определить на другое место для спокойствия того
же магистрата. «Извольте магистрату приказать, – писала Екатерина, – выбор сделать по их привилегиям четырех кандидатов; а мы вам рекомендуем
внушить им от себя, чтоб четвертым кандидатом поставили Киевской губернской канцелярии прокурора Пивоварова». Глебов внушал, но, несмотря на его
внушения, Пивоваров избран не был, и киевский обер комендант Ельчанинов в рапорте Глебову писал, что его уверяли, будто перед выборами призываны
были в ратушу старшие и через писаря Давыдовского запрещено им было подавать голоса за Пивоварова и за кого бы то ни было из великороссиян, в
противном случае чиновник будет лишен чина, а мещанин выгнан из города. 23 марта Глебов был назначен сенатором, и на его место приехал генерал
аншеф Воейков, который начал тем, что собрал магистрат и все привилегированное мещанство, избирающее войта, и перед ними изорвал их прежний
выбор, приказавши собраться для новых выборов. В назначенный день, 3 августа, генерал губернатор поехал сам на выборы. После обыкновенных
переговоров между избирателями встал один магистратский член и объявил имена новых четырех кандидатов для общего всего собрания рассуждения; но
едва только он успел назвать имена, как со всех сторон послышались голоса, что выбором довольны. Эти кандидаты были: Пивоваров, секретарь графа
Григория Орлова Григорий Козицкий, находящийся при великом князе наследнике камердинером Андриевский и Киевского магистрата медовый шафар
Дмитрович.
А в Петербурге в Военной коллегии граф Захар Чернышев должен был вести спор с запорожцами, которые жаловались, что у них отняли землю. «Ваше
сиятельство, – писали запорожцы, – при заседании прошлого года августа месяца объявлять изволили, что Новосербии отданные земли войску паки
возвратятся, а на поселение оных и прочих на другой стороне Днепра от Орели по границу 1714 года, с турками учиненную, возьмется, но ныне
слышно, яко не только по ту границу, но по самую речку Самарь взять в войско земли вознамерились, что следует с немалым войску утиском,
разорением и крайним недовольством, потому если будет по Самаре с одной стороны Новороссийской губернии поселение и крепости, а с другой –
запорожцы, то, сверх того, что поселенцы новороссийские воровством и насильным отнятием леса и прочего запорожских козаков разорять и обижать, в
крепостях стоящие великороссийские команды воровства, разбои, смертные убийства чинить будут, а унять их от того никакими мерами будет
невозможно, отчего не только беспрерывные командам затруднения, но под случай и междоусобство следовать может. Войско Запорожское будет иметь
недовольство, ибо Самарь с землями дана ему королями польскими и утверждена государями российскими и из запорожских рук никогда не отходила.
Много там козачьих жилищ, бросить их – нестерпимое разорение. Ненадежно, чтоб хан допустил заводить крепости на своих глазах. Не лучше ли
сделать так: строить крепости, начав снизу речки Орели, отсюда по рекам Торцам к Луганчику: здесь от турок и крымцев никаких помех не будет, при
тех крепостях слободы и деревни заводить легко, ибо Орель и прочие впадающие в нее речки лесом и водою довольны; и потому быть между запорожцами
и Новороссийскою губерниею межою от Днепра до Азовского моря границе 1714 года, а с другой стороны – Днепру; а всего бы лучше и Орель с землею
оставить при Запорожье, не отбирать у войска земель, ибо оно с ними под Российскую державу пришло добровольно и, только на оных довольствуясь,
служит всероссийскому престолу на всем своем коште; оставить без нарушения их старинных привилегий, требуя от оных одной только верности,
сбережения границ и всякой службы к защищению российского отечества, к чему они всегда состоятельны были и могут быть, видя монаршую к себе в
том милость». |