|
Непримиримый обличитель вельмож, Пересветов с особым чувством писал о боярине М. Юрьеве — Захарьине, под началом которого он успешно служил после прибытия на Русь. Алексея Адашева писатель называл мудрым деятелем. В судьбе Пересветова и Адашева было нечто общее. Оба во время своих зарубежных странствий побывали в пределах Османской империи. Не потому ли Пересветов избрал в качестве аллегории идеальное турецкое царство, что пытался сообразовать свое повествование с опытом человека, от которого зависело осуществление его проектов? Адашев провел за рубежом не так много времени, как Пересветов. И все же, если верить московскому летописцу, он прожил в Константинополе «з год, и приехал к великому князю, и князь велики его пожаловал, и взял его к себе в приближенье…» Рассказы о странствиях не могли не привлечь внимания Ивана. Османская империя достигла апогея своего военного могущества, и ее победы, наводившие страх на европейских монархов, обсуждались повсюду. Интерес к властителям Царьграда находил пищу в семейных преданиях Ивана IV. Московская династия была связана узами родства с династией Палеологов. Бабка царя Софья бежала из Константинополя, когда город подвергся нашествию не сказочного, а реального Магмет–салтана.
Различие между Пересветовым и Адашевым состояло в том, что первый был публицистом и прожектером, тогда как второй — любимцем царя и политическим «дельцом». Воззрения Пересветова отличались стройностью и продуманностью, но слишком многое в них относилось к области утопий. Адашев же проводил реформы под влиянием неотложных нужд, не имея цельной и последовательной программы преобразований. Типичным примером его деятельности может служить реформа местничества. Суть местничества заключалась в том, что высшие посты в армии могли занимать лишь самые знатные лица государства, независимо от их способностей и боевого опыта. И. Пересветов настойчиво советовал царю вовсе отменить местничество. Однако его мысль далеко опережала время. Понадобилось более ста лет, чтобы возникли условия для полного упразднения этого института. В середине же XVI в. любые попытки сколько–нибудь серьезного ограничения местнических порядков неизбежно натолкнулись бы на сопротивление могущественной знати, ибо эти порядки обеспечивали ее политическое господство. Адашев принужден был действовать в строго ограниченных рамках. Незадолго до смерти он включил отчет о своей первой реформе в текст официальной летописи: «А воевод государь прибирает, разсуждая их отечество, и хто того дородитца, хто может ратной обычай съдержати». Правитель, как видно, нисколько не сомневался в справедливости основного принципа местничества — назначения на высшие воеводские посты в соответствии со знатностью и служебными успехами предков. Царские указы о местничестве 1549–1550 гг. предусматривали возможность назначения в помощники главнокомандующему наиболее сведущих и одаренных воевод, не обладавших достаточной знатностью. Крупнейшим фактом русской истории середины XVI в. было нарождение приказной системы центрального управления, просуществовавшей в России до петровских времен. Центральные и местные органы власти в начале правления Грозного отличались архаизмом и не могли обеспечить необходимую меру централизации государства. В период раздробленности великий князь «приказывал» (поручал) решение дел своим боярам по мере необходимости. Быть «в приказе» означало ведать порученным делом. Одним из первых «приказов», превратившихся в постоянное учреждение, было центральное финансовое ведомство — Казна. В его организации заметную роль сыграл византийский финансист и купец П. И. Ховрин — Головин, потомки которого были казначеями на протяжении нескольких поколений. Казначеи ведали Денежным двором, собирали государеву «подать» в Московской земле, «дань» (налог) в Новгороде, оплачивали военные расходы и пр. |
