|
5) Латиняне после этого собора подвергали осуждению многие из его распоряжений, и так как они об общем авторитете его ничего не знают, то они до второй половины 5-го века, очевидно, также не знают ни о составленин нового символа на нем, ни о пополненной редакции Никейского собора. Но не иначе было и на Востоке; собор Константинопольский 382 г. в своем соборном послании к епископам, собравшимся в Риме, ссылается на Никейский символ, как на пригодный к употреблению при крещении; вселенский собор в Ефесе, 431 года, на первом своем заседании прочитал Никейский символ и занес его в акты, о символе же Константинопольском он совсем молчит. На соборе Разбойничьем, 449 г., на котором собор Ефесский называется вторым вселенским собором, — следовательно, собор Константинопольский не принимается в счет, прочитывается Никейский символ и признается он единственным, непререкаемым, неизменяемым основоположением чистого учения, — о символе же Константинопольском — опять молчание. Во избежание подробностей, сошлемся на исследование Горта н Каспари, из которых последний тем больше заслуживает доверия, что он убежден в подлинности Константинопольского символа, — а в этих исследованиях находится такой вывод: «между 381 и 451 годами ни на Востоке ни на Западе нельзя встречать ни в соборных актах, нн у одного отца церкви, ни еретических теологов никакого верного следа существования Константинопольского символа, не говоря уже о том, чтобы где-либо указывалось на него именно как на символ Константинопольского собора или чтобы он употребляем был как официальный крещальный символ». Можно бы, пожалуй, думать, что, так как собор Констанинопольский до половины V-го века не обладал авторитетом вселенского и притом, как это можно видеть из посланий папы Льва I и из заявлений египетских клириков во время IV вс. собора, на Западе и в Египте он не считался таковым, то определение его вскоре пришли в забвение, а с ними и новосоставленный символ; можно бы, пожалуй, далее ссылаться на известие, что по сообщению Константинопольского собора 382 года собор Константипопольский 381 года составил, к сожалению, до нас не сохранившийся том (τόμος, т. е. рассуждение или изложение) касательно православного учение веры, а в этом де томе и мог заключаться новый свмвол. Но это очень невероятво, ибо а) вопреки этой гипотезы говорят данные, сообщаемые Григорием Назианзином и тремя церковными историками, b) должен же, однако, где-нибудь, по крайней мере, в церкви Константинопольской, если собор Константинопольский действительно составил символ, найтись след этого символа в ближайшую эпоху (до халкидонского собора); но ничего такого нет. Из одной беседы, произнесенной Златоустом в Константинополе, можно, наоборот, заключать, что крещальным символом в церкви Константинопольской в конце IV века был символ не Константинопольский. с) В случае, если бы собор Константинопольский действительно составил новый символ, положим, разширил никейский, то, судя по тому, что мы знаем о деятельности его, нужно было бы ожидать, что собор изложить его иначе, чем как изложен символ Ковстантинопольский. В заключение d) нужно заметнть, что не только до средины V-го, но даже до начала VI-го века не находится, за единственным исключением, ни одного верного свидетельства в пользу существование Константинопольского символа. Такое единственное исключение составляют акты Халкидонского вселенского собора 451 года; в них находится Константинопольский символ рядом с Никейским и считается он символом собора 381 года. А с началом VI века он встречается весьма часто вместе с Никейским символом. К этому явлению мы еще возвратимся в следующем отделе нашего исследования. Итак, из того, что нами сказано, ясно следует, что традиционное мнение, будто собор Константинопольский составил второй символ или пополнил Никейский, в силу указанных внешних оснований нужно признать совершенно невероятным».
«Внутренние основания — пишет Гарнак — еще более неблагоприятны для этого традидионного мнения, ибо можно доказать во I. |
