|
Евтихий доносил также собору о том, что будто деяния собора Константинопольского, судившего его, были впоследствии переделаны ко вреду для него. «Итак прошу теперь, говорил Евтихий в заключение своего исповедания, обсудить и возведенную на меня клевету и неправду, и происшедшее от этой причины беспокойство во всех церквах, и возникший отсюда для многих соблазн, предать виновников всего этого церковным наказаниям, и вырвать всякий корень хуления и нечестия» (). Читая эти слова Евтихиева исповедания, трудно с первого раза определить: кто это говорит — обвиненный ли, каким был Евтихий? Но подобные слова не приличествуют ему, как обвиненному; судья ли? Но таковым Евтихий вовсе не был. После того, как прочитаны были статьи исповедания Евтихиева, Флавиан потребовал было, чтобы для надлежащего обсуждения дела Евтихия вызван был пред лице собора и Евсевий Дорилейский, который, как обвинитель, должен был представить свои обвинительные пункты против Евтихия. Но императорский чиновник Елпидий не дозволил этого, сказав: «император повелел прежним судьям стать в ряду подсудимых и не иметь права голоса. Отцы собора теперь собрались, чтобы судить судей; но не так, чтобы вызвано было снова лице обвинителя и тем подан был повод к волнению» (). Вместо того, чтобы, выслушав одну из сторон, Евтихиеву, выслушать и противоположную сторону — Евсевия Дорилейского, Елпидий распорядился, чтобы прочтены были лишь деяния собора Константинопольского 448 года и повергнуты обсуждению.
Во время чтения деяний Константинопольского собора во всем свете обнаруживаются монофизитские убеждения как Диоскора, председателя сборища, так и большей части заседавших с ним же епископов. Когда читались указанные деяния и когда дело дошло до того места в них, где говорится: «мы веруем в Единого Господа Иисуса Христа в двух естествах после воплощения и восприятия плоти от св. Марии; кто мудрствует иначе, того объявляем чуждым церкви»: при чтении этих слов собор или, лучше сказать, партия Диоскора подняла страшный шум. Посыпались с разных сторон замечания, клонившиеся к обвинению в ереси защитников православия. Одни говорили: «никто не признает Господа за двух после соединения; не разделяй неразделимого, — так мудрствует Несторий». Диоскор с своей стороны еще сдержанно заметил: «помолчите немного, выслушаем другие хулы. Зачем мы обвиняем Нестория, Несториев много». Прочие говорили: «из прочитанного мы замечаем, что здесь изложена другая вера, отличная от той, которая изложена в Никее и Ефесе». Один из епископов даже прямо провозгласил: «если подобная вера имеет свое начало в этих деяниях, то анафема тем, которые дали такое начало для неё» (Деян. ИII, 23). Но полный взрыв негодования монофизитствующего собора против православия проявился в особенности при чтении того вопроса в деяниях Константинопольских, который задан был Евсевием Евтихию, именно: «исповедуешь ли ты два естества после воплощения»? Многие из членов собора закричали при этом: «возьмите, зажгите Евсевия, пусть он живой горит, пусть он обратится в двух; как разделил он Христа, пусть он сам разделится» (). Диоскор почел эту минуту негодования собора на Евсевия самою благоприятною для открытого заявления своего монофизитского воззрения и для признания его, как истинного учения, со стороны членов собора. Он обращается к собору с следующими словами: «Терпимо ли для вас это выражение, где говорится о двух естествах после воплощения»? Собор воскликнул: «анафема тому, кто говорит это». Диоскор потом сказал: «так как я имею нужду в ваших голосах, то кто не может кричать, тот пусть поднимет руку». Собор снова провозгласил: «если кто говорит о двух, анафема» (). Таким образом теперь на соборе Ефесском учение монофизитское утверждено; православие попрано. Диоскор торжествовал. Оставалось еще формально признать невинность Евтихия и осудить Флавиана. |
