Но Вера не позволяла. А после школы у Славика началась новая, волнующая жизнь студента ВГИКа, в которой были доступные русалки с локонами всех цветов, и они как-то быстро оттеснили в тень его первую любовь. Вера осталась в прошлом, на школьных фотографиях, стала голосом в телефоне – по привычке Славик раз в год поздравлял ее с днем рождения, хвастался своими профессиональными достижениями, которые росли год от года, и быстро сворачивал беседу, когда Вера заводила речь о своей семейной жизни…
В ее последний день рождения, когда он звонил летом, Вера устало поведала о разводе. Тогда он не придал этому значения, а когда недавно Вера позвонила сама и попросила об одолжении – посмотреть ее знакомую, Славе вдруг захотелось увидеть саму Веру. Даже удивительно, что могло объединять его школьную любовь с амбициозной бездарностью по фамилии Змеющенко… Он обязательно расспросит ее потом, а пока Гремиславский смиренно стоял на коврике под дверью Веры и ждал, когда, тоненькая как тростинка, его школьная любовь шагнет за порог. И, чем Дед Мороз не шутит, вдруг в его жизнь вернется любовь – та, о которой он снимает кино. Он не влюблялся сам с тех пор, как оставил Веру в прошлом. Под Новый год даже циничным режиссерам хочется верить в чудеса.
Дверь распахнулась, словно приглашая в новую жизнь. Гремиславский с надеждой подался вперед и сразу же разочарованно отпрянул. На пороге снова возникла пышногрудая Оксана Игоревна, только уже без бигуди, в вечернем платье в пол, и взглянула на него глазами его возлюбленной.
– Вера?.. – Режиссер ошеломленно взирал на одноклассницу, которая с годами сделалась поразительно похожей на мать. Тростинка раздалась в груди и бедрах, превратившись в сдобную пышку. Золотые косы, остриженные до плеч и завитые на бигуди, топорщились кудряшками. Только глаза и улыбка на лице этой чужой женщины остались прежними – теплыми и ласковыми. – Ты постриглась?
– Ты хотел сказать, поправилась? – Вера понимающе улыбнулась и повела полными плечами. И от этого ее знакомого движения Гремиславский вдруг потерял голову, как мальчишка, шагнул к Вере и заключил в объятия.
– Верунчик! Я так соскучился по тебе, – горячо зашептал он, шаря руками по ее сдобному телу. – Дай мне второй шанс, Верочка!
– Я тебе щас в глаз дам! – раздался позади ревнивый рев, и Олег Щегольков отшвырнул Гремиславского от жены одним ударом.
– Не надо, Олег! – Вера встала между ними, закрыв режиссера спиной.
– Защищаешь этого кренделя? – разъярился Олег и замахнулся на Гремиславского детским подарком в жестяной банке на веревочке. – Я, значит, нашего сына на елку веду, а ты тут… с ним!..
– А кстати, – всполошилась Вера, отбирая у него подарок, – где Антошка?
– Во дворе ждет. Я его на горку обещал сводить. За ледянкой пришел, а ты тут…
– Олег, не говори глупостей! – Вера обняла мужа и жарко поцеловала.
А Гремиславский бочком протиснулся мимо них и побежал по лестнице вниз. Ему было совершенно очевидно, что он тут третий лишний.
Он так торопился, что чуть не сбил с ног рослую дамочку в лохматой лисьей шапке с корзинкой в руках.
– Куда прешь?! – возмутилась женщина, а из корзинки показалась крошечная сморщенная мордочка и тихонько тявкнула.
– Щенок! – Гремиславский умильно наклонился к корзинке. – Купили?
– Продаю. – Женщина посторонилась и хотела его обойти.
– Продайте мне! – неожиданно вырвалось у режиссера. – Всю жизнь мечтал о собаке.
– Этого уже обещала, – возразила дама с собачкой. |