Неудача

Иван III не проявлял особых познаний в богословии, но это не мешало ему вмешиваться в церковные дела, исправлять обряды и пр. Собор 1503 г. был для него своего рода школой. Он выслушивал речи иерархов и объявлял свое решение.

Когда монарх впервые объявил свою волю по поводу церковных земель митрополиту и собору, те не посмели протестовать, и «вси ему повинушася, бояшеся да не власти своея отпадут». Комментарий современника сводился к тому, что князья церкви боялись за свои места.

Однако некоторое время спустя духовенство преодолело растерянность. По возвращении из дворца Серапион стал укорять своего учителя и пастыря Симона за потворство государю: «Аз убо нищий противу великому князю глаголю. Ты же о сих ничто же не глаголеши». Митрополит попал в затруднительное положение. Всего за четыре года до собора он благословил Ивана III на отчуждение вотчин у новгородского владыки. Теперь он должен был испить ту же чашу. Симон молчал, пока молчали все прочие члены собора. Протест троицкого игумена и других иерархов подтолкнул его к действиям.

«Соборный ответ» сохранил колорит эпохи. Симон со смирением возражает государю. Автор «Слова иного» приписывает вовсе не свойственные Чижу мужество и дерзость. Владыка отверг требования Ивана III, сказав: «Аз убо сел пречистыя церкви не отдающими же владели прежние митрополиты и чюдотворцы Петр и Алексей».

Из «Соборного ответа» следовало, что митрополит ссылался на авторитет митрополитов Петра, Феогноста и Алексея. Автор «Слова иного» опустил упоминание о византийце Феогносте, не сподобившемся канонизации.

Новгородский архиепископ Геннадий выступил на соборе сразу после митрополита, как и полагалось ему по чину. Слова Геннадия отличались горячностью и задели Ивана III. Государь вмешался в дискуссию, оборвав князя церкви. Современник объяснил поведение государя тем, что новгородский архиепископ успел скомпрометировать себя «сребролюбием»: «Многим лаянием уста ему загради, веды его страсть сребролюбную».

Иван III нечасто терял терпение. На соборе он заставил иерарха замолкнуть, набросившись на него с бранью — «лаянием».

Великий князь мог рассчитывать на успех задуманного дела при одном непременном условии: ему обязательно нужна была поддержка влиятельных духовных лиц. Наибольшие надежды Иван III возлагал на Нила Сорского, ученика Паисия Ярославова. В своих сочинениях Нил никогда не говорил прямо о монастырских имуществах. Но он признавал скит идеальной формой иноческого жития. В «Предании» Нила подчеркивалось, что монахи «дневную пищу и прочаа нужныя потребы» должны получать «от праведных трудов своего рукоделиа и работы». Пустынник осуждал присвоение чужого труда. Из его поучений следовало, что иноки могут владеть лишь землями, которые они обрабатывают своим трудом, но не селами, населенными оброчными крестьянами. Вся практика учрежденного Нилом пустынножительства вела к отрицанию монастырских «стяжаний». Рассчитывая на поддержку заволжских пустынников, Иван III и Василий III вызвали в Москву старцев Нила и Дионисия. Автор «Слова иного» так излагает результаты встречи монарха с иноками святой жизни: «Приходит же к великому князю и-Нил, чернец з Белаозера, высоким житием славный сыи, и Денис, чернец Каменский, и глаголют великому князю: «Не достоит чернцем сел имети»».

«Слово иное» передало речи заволжских старцев, по-видимому, наиболее точно. Нил и Дионисий отнюдь не предлагали насильственно изымать вотчины у монастырей. Они ставили вопрос в моральной плоскости: достойно или недостойно для иноков владеть вотчинами.

Кроме «Слова иного», о выступлении Нила Сорского сообщают два других публицистических памятника — «Прение с Иосифом» и «Письмо о нелюбках», возникшие не ранее конца 40-х — начала 60-х гг.