Три дня бродили мы по большому, красивому, но чужому для нас городу, ночуя на Варшавском вокзале и питаясь чем придется. На четвертый, как «боевые ребята», мы завербовались в «батальон смерти», где нас сразу хорошо одели, накормили и вместе с другими «смертниками» водворили в Дерябинские казармы на Васильевском острове.

В конце июля нашему батальону было дано название Ревельского десантного, и после осмотра его «самим» Керенским он был направлен в город Ревель, а оттуда через некоторое время на острова Эзель, Даго, Моон.

На Эзеле, самом большом из них, немцы, несмотря на сопротивление русского флота, высадили крупный десант и с боями продвигались к Моону и Даго. В этих боях нашему батальону пришлось принять самое активное участие.

Чтобы сдержать наступательный порыв противника, группе человек в пятнадцать из батальона, в котором были и мы с Колей Вадимовым, дано было задание взорвать ночью в нескольких местах трехверстную дамбу, соединяющую остров Моон с Эзелем. Мы произвели два больших взрыва, но немецкие миноносцы, стоявшие в проливе, поймали нас своими прожекторами и начали обстрел. В результате некоторые были убиты, а я тяжело ранен в спину (на два миллиметра от позвоночника) и в лопатку.

Около суток пролежал я в поле, то теряя сознание, то снова приходя в себя. Словно в тумане, видел бой немецкого флота с нашим крейсером «Слава». На моих глазах крейсер «Слава», подорванный вражескими снарядами, взорвался, переломился и пошел ко дну.

Вечером товарищи меня разыскали и еле живого дотащили до расположения батальона.

Взрыв дамбы на какое-то время задержал наступление немцев и дал возможность в относительном порядке произвести эвакуацию острова. Наш батальон, вернее, его остатки, уходил последним. Отстреливаясь, «смертники» отступали к берегу залива, где погрузились в большой рыбацкий баркас. Раненых, в том числе и меня, уложили не то в кубрик, не то в трюм, куда сваливается улов рыбы. На этом баркасе мы с трудом переплыли залив и недалеко от Гапсаля пристали к берегу. Из Гапсаля нас переправили в Ревель, где нам, как «героям – защитникам» островов, устроили торжественную встречу с музыкой.

В эстонском лазарете г. Ревеля мне была вручена вторая награда – Георгиевский крест 3-и степени, и я, как один из «героев», был в первую очередь эвакуирован в Москву.

В Москве я лежал и лечился в Воскресенском лазарете, на Мясницкой (теперь Кировской) улице. Октябрьскую революцию и бои с юнкерами за телеграф я наблюдал из окна лазарета. В лазарет наш, между прочим, привозили много раненых юнкеров и когда его заняли красноармейцы, то, увидев у меня Георгиевские кресты, приняли за юнкера и хотели было выбросить из лазарета, но врачи и медицинские сестры отстояли меня.

Захватив телеграф и почтамт, красногвардейцы вышли на Театральную площадь и подошли к Кремлю. Стрельба из винтовок, пулеметов и редкие орудийные выстрелы меня будоражили. Накинув шинель, с рукой на перевязи, я, крадучись, выбрался из лазарета. Прижимаясь к стенам и прячась в подворотнях, дошел до Малого театра. Как сейчас помню совершенно пустую Театральную площадь, быстро проходящий отряд вооруженных штатских людей, две трехдюймовые пушки, направленные в сторону «Метрополя», и выходящих из «Метрополя» с поднятыми руками юнкеров.