Изменить размер шрифта - +
 — Никто тебе ничего насильно не вливал… Сам гужевал будь здоров!.. Только, наверное, успевали подносить. Гитарка, наверное, была. И девочки. А ты между ними, король… Супермен, мать твою!.. На баб военная форма действует неотразимо. Может, ты и трахнул кого-нибудь?

— Да, — согласился я. — Она называла меня Витей… Когда я это делал.

— Разве тебя зовут по-другому? Ты разве не Витя?

— Нет.

— Какая разница. Вы все одинаковы. Все на одно лицо.

Он поддел ногой консервную банку, она улетела куда-то, высоко подпрыгнув.

— И вы, — сказал я. — Мы все на одно лицо… Для них.

— Я?! — переспросил он.

Я повторил:

— Вы, — сказал я. — Как и я для той девчонки. В форме… Вы для нее — тоже Витя.

Скулы капитана заиграли желваками, и он вытащил сигареты. Опять он не предложил мне закурить. Хотя мне хотелось курить очень, а мои сигареты остались в караулке, в столе у Складанюка, в ячейке, где лежали вещи арестованных.

— Я не хотел вас обидеть, — сказал я. — Так уж выходит… Нас легко отличить по форме… И получается, что мы — ее часть… Форма одна на всех, а люди разные. Так что в форме легко спрятаться. Это так удобно…

— Не знал, — сказал капитан, глубоко затягиваясь, — что у меня в роте есть такой умник… Знал бы раньше, был бы у нас и другой разговор — позадушевней.

— Я не про вас, — сказал я. — Про себя… Ну, и про вас… Про всех…

— Что, есть что прятать?

— Не знаю, — сказал я.

Я и не знал, на самом деле. Да это было и неважно, было ли мне чего скрывать. Причем здесь я… Через три с половиной месяца меня не будет здесь. Или домой, или в дисбат. Но — не будет… Вот что было главным.

— Вы останетесь, — сказал я. — Я уеду, вы останетесь. Вам будет не хватать меня. Потому что — я ваш друг… Вы, может, не понимаете еще.

Он понял, о чем я, но изобразил скомороший испуг, а следом — брезгливую гримасу. Но, я видел, что он понял.

— Придурок, — сказал он тихо. — Ты — сумасшедший… Так говоришь: друг?.. Не больше?! А может, это у тебя любовь?.. Братская такая. Или, может, какая другая?!

Он продолжал юродствовать, но это не задевало меня. Я понимал, это последний наш разговор. Больше вряд ли представится случай.

— Я тоже когда-то хотел послужить народу, — сказал я тихо и, наверное, скорбно, — как и вы… Чтобы тому спалось спокойно… Вам, может быть, неинтересно, но я посчитал, что это мой долг. Когда ехал сюда… Святая обязанность… Вроде того, как написано в присяге… Я, когда ехал сюда, в эшелоне, еще ничего не знал, дал себе слово за эти два года стать лучше… Ну, чтобы это время не прошло напрасно. Чтобы, хоть какая-то польза была от этих двух лет. Ну, что- то типа самосовершенствования, может. Не знаю… Может, это как в школе, когда решаешь начать новую жизнь с понедельника: чистить зубы, мыть регулярно уши, получать одни пятерки и не делать никому гадостей, особенно близким. Так и я — посчитал, что для меня начинается новая жизнь. Собственно, так и получилось.

— Причем здесь я, — сказал нетерпеливо капитан. Он делал вид, что только курит. Что скоро, когда кончится сигарета, нам нужно будет идти.

— Вы разрешите, — сказал я, — я хочу открыть вам тайну. Вы ее знаете, но я все равно хочу открыть ее вам.

Быстрый переход