— Да, — вспомнил я. — Но я все равно слушал.

— А между тем, — сказал капитан с укоризной, — мимо тебя прошло много интересного.

Он решительно поднялся и отряхнул колени.

— Хочу показать тебе кое-что… — сказал он бодро. — Перестань ты, наконец, бояться. Посмотри вокруг себя, оглянись.

Я — не боялся. Он опять не понял меня.

О, он знал все. Говорили, в каждом взводе есть ребята, которые стучат ему. Кто чем дышит. Я верил этому и нет… Но теперь это было неважно: я знал его имя. Само по себе это было удивительно — у него оказалось имя. Так же, как и у остальных людей. Как у меня.

Он знал все обо мне. От каждого шага до вздоха. И все равно не понимал такого простого. Что я не боюсь его.

Я взваливаю свою вину на себя, начиная играть в привычную игру, сродни сражению в Чапаева… Даю возможность уличать меня. Делаю ему приятное. Если захочется, пусть думает, что перед ним разгильдяй, очередной раз поправший заповеди Устава гарнизонной и караульной службы. Ведь он — друг, но он — старше меня, и на его плечах — ответственность. Значит, ему положена строгость. Я спасаю его, давая возможность вернуться к себе.

Невозможно бояться того, в ком чувствуешь общее с собой, родное. Такое же беззащитное… Как обыкновенное человеческое имя.

Он знал, я не пойду туда, на ту сторону озера, знал, что я войду в калитку, открытую для меня. Но не понял, что я не боюсь его…

— Ты, наверное, голоден, — сказал капитан, — протяни руку вверх.

Я послушался. Мы стояли под каким-то деревом. Это оказалась яблоня, — потому что в руках появилось яблоко. Оно было большое, едва помещаясь на ладони, и прозрачное, так что померещилось, что оно светится во тьме.

— Эти яблоки нельзя есть никому, — сказал капитан. — Тебе — можно… Ты голоден — попробуй его.

Я откусил, — яблоко показалось вкусным.

— Мой отец разрешил тебе съесть его, — сказал капитан.

Я ожидал, что со мной что-то начнет происходить, какое-нибудь волшебство, какое-нибудь чудо, — раз капитан так хотел, чтобы я откусил его. Или, что оно сведет мне скулы оскоминой, перехватит навсегда дыхание — и это будет его месть… Я не мог понять: друг он мне или враг? И что мне ждать дальше.

Но моя любовь к нему жила.

Как время отмерено человеку, так же отмерен и срок моей службы. Он подходит к концу. Как бы я ни старался сократить его — он неизменен. У него своя поступь — никому не дано повлиять на него. И капитану… Хотя его имя Алексей, что значит: защитник.

Когда с дембельским чемоданом в руках, с грудью, разукрашенной чужими значками, я оглянусь на ворота гарнизона, с красной звездой на них — о, какая светлая тоска тронет тогда мою душу! Я предчувствую ее горечь.

Понесу с собой щемящую пустоту утраты. Я… А какими глазами смотрит он, Командир наш, каждые полгода, на нас, — покидающих его? Не оставляющих взамен ничего. Только смутную память о себе.

Кто, кроме меня, пожалеет его, и загрустит о нем?.. Каково ему, одному, остающемуся сзади? Хуже нет оставаться, хуже нет провожать кого-то.

Навсегда.

Кто подумает о нем, и представит себе тяжесть в его душе? Кто погладит его по голове и вспомнит, что он был когда-то мальчишкой, и еще не все знал о мире, в котором рос? Кто, кроме меня? Я увезу с собой его наставления, его мудрость, его уверенность в своей правоте… И еще — его имя.

Имя его — лунный путь между нами. Проложенный единожды, он остается вечно…

Так мне казалось в ту минуту.

— Нравится? — спросил капитан.