Сын твой надел свое седло и взнуздал животное – это уже знак, что коня у меня забрали. Если бы ты вернул мне его в таком же виде, без седла и прочего, я бы еще подумал. Амад эль-Гандур бросил тут мне, что я христианин и соответственно действую, он же – мусульманин, но действует не соответственно, ибо он сел на коня, чью спину попирал неверный! Расскажи об этом своим знакомым правоверным!
– Аллах-иль-Аллах! Какую ошибку мы совершили! Старый шейх вызывал у меня жалость, но я ничем не мог ему помочь. Мог ли я обрушить позор на свою голову, чтобы освободить его от угрызений совести? Я не мог ничего такого придумать. Наверное, его протест долго зрел в нем и наконец выплыл наружу. Беббе оказался последней каплей. И хотя потеря вороного была для меня большой травмой, я не собирался жертвовать дорогими мне принципами ради кровожадных привычек этих номадов.
Хаддедин долго ехал молча рядом со мной. Наконец спросил нерешительно:
– Отчего ты сердишься на меня?
– Я не сержусь на тебя, Мохаммед Эмин, но меня поражает, что твое сердце жаждет крови того, кого простил твой друг.
– Ладно, я исправлю свою ошибку!
Он развернулся. За мной следом ехали англичанин с Халефом, за ними – Алло с пленным, а замыкал шествие Амад эль-Гандур. Я не стал поворачиваться, полагая, что Эмин хочет поговорить с сыном, Халеф и Линдсей тоже не оборачивались. Мы сделали это, только когда услышали крик хаддедина:
– Скачи назад и будь свободен!
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он перерезал путы пленника, который сразу же схватил поводья, чтобы пустить лошадь галопом.
– Шейх Мохаммед, что ты наделал! – закричал Халеф.
– Гром и молнии, бывает же такое с людьми, – проговорил англичанин.
– Я правильно поступил, эмир? – спросил Мохаммед.
– Ты действовал как мальчишка! – сказал я.
– Я лишь выполнял твою волю! – оправдался он.
– Кто тебе сказал, что я собираюсь так быстро отпустить его на волю? Выкуп потерян, теперь мы снова в опасности.
– Да простит его Аллах! Давайте пустимся в погоню за беббе!
– Мы его не догоним, – вразумил его я. – Наши лошади за ним не угонятся, разве что вороной.
– Амад, за ним! – крикнул Мохаммед Эмин сыну. – Верни его назад или убей!
Амад повернул коня и помчался назад. Шагов через пятьсот жеребец заупрямился, однако Амад был не из тех, кого удавалось обмануть норовистым жеребцам. И вот он уже ускакал. Конечно, мы поехали за ним. Обогнув скалу, мы снова увидели Амада. Он продолжал сражаться с жеребцом, но на этот раз вороной все же вышиб парня из седла и вернулся пустой, подошел ко мне и, фыркая, положил красивую голову мне на бедро.
– Аллах Акбар! – сказал Халеф. – Он дает лошади сердце лучшее, чем некоторым людям. Как жаль, сиди, что твоя честь не позволяет тебе взять его обратно!
Хаддедину пришлось несладко, он с трудом поднялся, но, когда я его осмотрел, оказалось, что обошлось без повреждений.
– Этот жеребец настоящий шайтан, – сказал он. – Раньше-то он меня носил!
– Ты забыл, что после этого он носил меня, – объяснил я, – и теперь он подпускает только тех, кого я разрешаю.
– Я больше ни за что не сяду на этого шайтана!
– Ты умно поступал, что раньше не садился на него. Если бы я сидел в этом седле, шейх от вас не ушел бы.
– Так садись, эмир, и скачи за ним! – попросил Эмин.
– Не надо меня принуждать!
– Но тогда беббе уйдет!
– Пусть так будет, но виноват в этом будешь ты!
– Ну и ерунда! – подал голос англичанин. |