Кошачья вонь, казалось, усиливалась с каждым шагом, и к концу первого лестничного марша Дорогин сообразил, что пахнет здесь вовсе не кошками: на лестнице густо и недвусмысленно воняло газом. Краем глаза он заметил, как Варвара, брезгливо наморщив нос от неприятного запаха, привычным жестом сунула в угол рта сигарету и вынула из кармана зажигалку. Дорогин схватил Белкину за руку как раз в тот момент, когда она собиралась высечь искру.

– Даже не думай, – сказал он. – Ты что, запаха не чувствуешь? Это же газ!

Белкина округлившимися глазами посмотрела сначала на него, а потом на зажигалку в своей руке.

– Черт, – сказала она, комкая в кулаке сигарету. – Вот тебе и ниндзя…

Зародившееся в душе Дорогина неприятное предчувствие крепло по мере того, как усиливался запах газа. Когда они остановились перед дверью квартиры Перельмана и увидели, что та не заперта, а лишь прикрыта, это предчувствие превратилось в твердую уверенность.

Муму толкнул дверь, и та распахнулась настежь. Из темного дверного проема хлынула густая волна удушливого смрада. Откуда-то из темноты доносилось характерное шипение.

– Не включай свет, – предупредил Дорогин и ощупью двинулся на звук, стараясь дышать через раз.

На кухне было темно: судя по всему, окно выходило во двор, где не горело ни одного фонаря. Вытянув руку, Муму двинулся вперед и едва не упал, споткнувшись обо что-то тяжелое, неохотно подавшееся под его ногой. Он сразу понял, что это такое, перешагнул через препятствие, нашарил на стене кран и перекрыл газ. После этого он подошел к окну, которое чуть более светлым прямоугольником выделялось на фоне абсолютной черноты, и распахнул сначала форточку, а потом и обе рамы.

В оконный проем хлынул прохладный ночной воздух, показавшийся Дорогину кристально чистым, словно дело происходило не в Москве, а где-нибудь в тайге или в горах. Запах газа, уже достигший угрожающей концентрации, начал быстро рассеиваться. Выждав пару минут, Дорогин нашел на стене выключатель и, заранее щурясь, включил свет.

Перельман полулежал на полу возле плиты, целиком засунув голову в открытую духовку, и, казалось, спал. «Вот только не бывает так, чтобы люди спали с открытыми глазами, – подумал Муму. – С открытыми глазами и с таким ужасным выражением лица…»

Он услышал осторожный щелчок замка и тихие нерешительные шаги и обернулся. В кухню вошла Варвара и остановилась перед скорчившимся у плиты Перельманом.

– Вот и поговорили, – сказала она.

– Да, – сказал Дорогин. – Самоубийство. Вот кретин! Обезумел из-за золота, напакостил, наследил, запутался и нашел самый простой выход…

– Ты что? – удивилась Варвара. – О чем это ты? Ты что, слепой? Это же убийство!

– Брось, Варвара, – устало сказал Дорогин, присаживаясь на край кухонного стола. – Не надо выдавать желаемое за действительное.

– Слушай, – сказала Белкина, – ты вообще-то хоть раз видел самоубийц, которые отравились газом? Нет? Я так и думала. Ты у нас по другой части. А вот я, представь себе, видела, и не раз. Люди травятся газом потому, что это один из самых легких способов. Ни боли, ни удушья – просто заснул, потерял сознание и больше не проснулся. Понимаешь, заснул! А у этого глаза не просто открыты, а вытаращены, и рожа перекошена так, будто он до последней секунды боролся за жизнь. Да ты на руки его посмотри! Как ты думаешь, что он делал со своими запястьями?

Она присела, как заправский судмедэксперт, без малейшего колебания взяла Перельмана за руку и подняла ее повыше, чтобы Дорогин мог как следует разглядеть глубокую красную борозду, которая кольцом охватывала запястье.