После двух часов дороги в горах на сильном ветру первый кусок бутерброда — огромное удовольствие; поесть досыта — это почти единственная услада, оставшаяся нам от подлинных детских радостей.
Завтра я дойду уже, наверное, до того места в буковом лесу, где меня впервые поцеловала Юлия. Это случилось во время загородной прогулки, устроенной городским объединением «Конкордия», в которое я вступил ради Юлии. На следующий день после прогулки я вышел из объединения.
Если повезет, послезавтра я ее увижу. Она вышла замуж за состоятельного торговца по имени Гершель, по слухам, у них трое детей, из них одна девочка — вылитая Юлия, и зовут ее так же. Больше я ничего о ней не знаю, но и этого более чем довольно.
Зато хорошо помню, как спустя год после отъезда писал ей с чужбины, что не надеюсь получить место и заработать денег, и пусть она меня не ждет. Она ответила, чтобы я без нужды не надрывал душу ни себе, ни ей; она будет меня ждать, пока я не вернусь, когда бы это ни произошло. А еще через полгода она написала снова, попросила дать ей свободу ради некоего Гершеля; в первый же час от досады и гнева я не стал отвечать письмом, а на последние деньги отправил ей телеграмму, в которой было четыре или пять формальных слов. Слова эти улетели за море и не получили отклика.
Как же глупо устроена жизнь! Был ли это случай или насмешка судьбы, или отчаянье придало мне отваги, но только едва любовное счастье разбилось вдребезги, как тут же пришли успех и деньги, все как по волшебству, — при вечном невезении мне вдруг повезло в игре, но это было уже ни к чему. У судьбы свои причуды, подумал я и пропил с приятелями за два дня и две ночи кошелек, полный банкнот.
Но об этой истории я вспоминал недолго, пообедав, я выбросил на ветер обертку от бутерброда и, закутавшись в плащ, решил немного передохнуть. Приятно было думать о моей прежней любви, о фигуре и лице Юлии, тонком лице с благородными бровями и большими черными глазами. Думать о том дне в буковом лесу, когда не сразу и как бы нехотя она мне уступила, как дрожала от моих поцелуев и, наконец, сама целовала в ответ и совсем тихо, как бы пробуждаясь от сна, улыбалась, и на ее ресницах поблескивали слезы.
Былые времена! Самым чудесным тогда были не поцелуи, не вечерние прогулки вдвоем и не наши секреты, а та странная сила, которая наполняла меня в этой любви, радостная сила жить ради нее, бороться ради нее, идти сквозь огонь и воду. Забыть обо всем ради одного мгновения, пожертвовать годы ради одной улыбки женщины, вот это счастье!
И эта сила у меня осталась.
Насвистывая, я встал и пошел дальше.
Когда улица по ту сторону холма пошла под уклон и мне пришлось распрощаться с видом на озеро, солнце близилось к закату, в схватке с тяжелыми желтыми тучами, которые обволакивали его, угрожая проглотить. Я остановился и залюбовался великолепным зрелищем. Светло-желтые пучки света струились с окраины тяжелой тучи, лучи были направлены ввысь и к востоку. И вдруг все небо вспыхнуло оранжево-красным светом, пылающие пурпурные полосы прорезали высоту, горы накрыла темно-синяя тень, на берегу озера загорелся красноватый сухой камыш, подобно языческому костру. Потом желтизна исчезла, красный цвет стал мягким и теплым, заиграл райскими красками на нежном, как сон, словно выдохнутом облачке и пронизал тысячами тонких розово-красных нитей матово-серые стены тумана, и эта матовость медленно смешивалась с красным, превращаясь в несказанно яркий лиловый тон. Озеро стало темно-синим, почти черным, мелкие заводи вблизи берега проступали светло-зелеными пятнами с четкими рублеными краями.
Когда оборвалась почти болезненная фантастическая схватка красок, угас огонь, чьи мимолетные вспышки во весь горизонт всегда содержат в себе нечто завораживающее, я опустил взгляд и с удивлением увидел уже полностью прояснившийся свежий вечерний пейзаж долины. Под большим ореховым деревом я нашел забытые при сборе плоды, подобрал их и вылущил свежий, светло-коричневый, влажный орех. |