До Онеги – пятнадцать верст. Сто десять осталось позади.

– Ну же, солдат! Давай, давай…

Уже потянуло беломорским шалоником от Соловков, солью и рыбой задышали солдатские ноздри.

Падали, падали, падали… на марше, на марше, на марше.

Тут из лесу вышли к ним красные партизаны и, ничего не спрашивая, примкнули к восставшим. Пошли рядом.

– Товарищи! – голос из головы колонны. – Море!..

Щетинин упал и снова встал.

– Сережка, – сказал Подлясову, – у тебя часы… глянь!

– Сутки, – прохрипел тот, – сутки, как вышли из Чекуева…

За одни только сутки – сто двадцать пять верст: это по-суворовски.

С ходу, не задерживаясь, взяли лесопильный завод британской компании. Тихий мир провинции разбудили выстрелы. Вдоль Соборного проспекта шагали белые солдаты с красным знаменем. Из буфета городской читальни, попивая пиво, на них обалдело глядел английский комендант города…

Здесь они захватили трофеи:

6 орудий, 110 пулеметов, 8 самолетов, 3 парохода, 15000 винтовок и 6000000 патронов, – все это они отдавали в дар Красной Армии как искупление…

Пройденные версты остались за спиной, и солдаты уже спали – там, где застал их сон…

Разбросав черные пятки посреди дороги, уснул Подлясов.

Щетинин нашел в себе силы добраться до телеграфа.

– Кто из красных против Онеги? – спросил он.

– Товарищ Уборевич, – подсказал телеграфист.

Голова падала на грудь, Щетинин диктовал шепотом:

– …мы, восставшие солдаты белого полка… Мы клянемся, что вместе с вами доведем до конца начатое дело… Да здравствует социализм… да здрав…

– Кто подписал? – спросил телеграфист.

Щетинин не ответил: он спал, лежа грудью на конторке.

Когда-то генерал Скобелев говорил своим солдатам-рыцарям в белых рубахах:

– Запомните: тридцать верст – только приятно, шестьдесят – уже неприятно, девяносто – это тяжело, а сто двадцать – крайность!

Они прошли сто двадцать пять верст, – это была крайность, вызванная революцией…

Теперь армия Миллера, после захвата красными войсками Онеги, теряла сухопутную связь с Мурманом.

Шестая армия – через Онегу – открыла новый фронт.

Фронт, открывающий Архангельск!

…Онега и Поморье – места прекрасные.

Глава первая

Павел Безменов прибыл в Мурманск – и не узнал города: все загажено, разворовано, захаркано.

Мурманск и раньше не блистал чистотой: кочевая жизнь по вагонам и «чайным домикам», неуютная житуха на чемоданах и лавках… Но то, что Безменов увидел сейчас, ошеломило парня.

Особенно поразила его какая-то апатия в людях: опущенные руки, хмурые взгляды, неряшливый, запьянцовский вид; многие шли на работу с похмелюги и тут же, натощак, уже распивали шкалики. В порту было пустынно, зашлакованные причалы разрушились. Дымили еще в отдалении русские корабли, но вооружение с них было снято, лишь эсминец «Лейтенант Юрасовский» грозил рассвету сверкающей артиллерией. По заржавленным путям и скособоченным стрелкам, визжавшим на перестыках, ползал одинокий маневровый, безжалостно расталкивая шатучие вагоны.

Над Мурманском витала тень полковника Дилакторского, одно имя которого леденило кровь в жилах у мурманчан. Дилакторский – гроза дезертиров! – пользовался среди англичан таким колоссальным уважением, что они, если надо, посылали за ним самолет, – теперь же интервенты доверили ему самый ответственный пост – военного коменданта Мурманска…

– Стой! – вдруг окликнули Безменова.