– Чего это вы… в валенках? – спросила недовольно. – Приперло вас ни свет ни заря. Могли бы по телефону позвонить, как положено среди приличных людей… И сразу – к нам?

– А куда же еще податься? – понуро ответил Безменов. – Ладно уж, что было, то было… Опять же время давнее: быльем поросло. А вашего супруга все-таки издавна знаю…

– Молодец! – похвалил его Каратыгин. – Молодец, что прямо ко мне. У меня с работягами знаешь какие братские отношения? Когда я им устрою что-либо, когда они мне подкинут. Ну, а ты, Павлуха, скажи – опять на дорогу?

– Да ну ее к бесу! Надоело. Сейчас все устраиваются. А я что – рыжий? Полегче бы что-нибудь, чтоб не били лежачего…

За столом они все ж выпили, и Каратыгин расчувствовался.

– Зиночка, – сказал, – ты не слушай… Дело мужское. – И прильнул к Безменову ближе. – Мне, – намекнул шепотком. – нужен свой человек на складе Красного Креста. Американцы понавезли туда всякого. Рубахи-нансеновки, сапоги и аспирин даром раздают. Вот ежели ты проскочишь на склад, так мы, брат, такие дела завернем… Ого! На всю жизнь себя обеспечим… во как! – И провел рукой по белому гладкому горлу. – На всю жизнь, – повторил убежденно.

– Ну что ж! Можно и к американцам, – скромно согласился Безменов. – Только, скажите честно, господин Каратыгин: вы меня случаем под статью не подведете? Или… под расстрел?

– Шалишь! – захохотал Каратыгин, разливая душистый «арманьяк». – Да ты пойми, дурья башка, что в компании с нами сам старый Брамсон будет состоять… Негласно, но – так!

– Ну-у? – поразился Безменов.

– А ты думал, что один я смогу тебя устроить на склад? Нет, брат. Туда попасть трудно. Только через Брамсона и можно… По рукам?

И ударили по рукам. Зиночка эти руки развела.

– Чур, – заявила, – меня не забывайте. Мне нужна норковая шубка. Как у этой Брамсихи, что живет с негодяем Ванькой Кладовым, и об этом все знают… А я? – строго вопросила она мужа. – Неужели не заслужила? Разве обо мне ты слово худое когда слышал? Попробуй найди еще на Мурмане такую, какая я тебе, дураку, досталась… Да ты не стоишь меня!

Рейсовый катерок в поддень обходил причалы, шныряя между кораблями, подбирал гуляющих матросов, рабочих и торговок. Безменов отплыл на нем в сторону плавмастерской «Ксения»; ржавый борт корабля, пришедшего когда-то с Тихого океана, медленно наплывал на катер. Жиденький трап свисал со спардека, и Безменов долго лез на палубу.

В слесарном отсеке открыты иллюминаторы; станки задернуты промасленными чехлами. Только возле одного качается обод абажура над лысой головой пожилого матроса. По виду матрос – работяга, старый заводской пролетарий, каких немало на Руси; и даже очки в жестяной оправе, как у старого мастерового. Совсем не вяжутся с передником и станком матросская роба и бескозырка на голове, облысевшей на флотской службе.

Безменов подошел со спины, сказал тихонько:

– Привет от Спиридонова…

Заглох станок, смиряя вращение вала, и на этом вале вдруг проступил артиллерийский стакан, из которого вырезалась мастером кокетливая винная рюмочка. Матрос-рабочий повернулся.

– Спасибо, – ответил, поднимая очки на лоб. – А ты часом ли, не ошибся, раздавая чужие приветы?

– Вряд ли ошибся. Тебя ведь зовут Цукановым – так?

– Ну, что с того, что я Цуканов?

– Говорят, большевик ты, – прямо ответил Безменов.

– Это где же такие болтуны нашлись?

– Так тебя все считают… в Петрозаводске.