Каждый, ступив на трап, тщательно проверялся по спискам, после чего, получив ключ от каюты, вычеркивался из списка.

– Кажется, все! – заметал Чаплин-Томсон. – Даже больше, чем надо. Кое-кто проскочил за деньги, но эта вина не моя, а – ледокольной команды. Не явился на борт еще генерал Миллер, оставить которого здесь было бы просто смешно. И… куда-то пропал американский гражданин Мишель Басалаго, черт бы побрал этого Мишку!

– Американцы всегда опаздывают, – заметили кавторангу с ядом. – Вы же знаете, что их никогда не дождешься…

На автомобилях, на пролетках, на ломовых извозчиках, на мотоциклах, пешком или бегом, с вещами или без оных, – все стремятся к набережной. Как ни пытались засекретить свое бегство, весть об этом все-таки прорвалась наружу и поселила в сердцах многих отчаяние, близкое к ужасу. Скоро пристань перед ледоколом оказалась забитой людьми, которые требовали:

– Откройте трюмы… Не надо кают – мы согласны в трюмах!

Чаплин-Томсон тихо велел командиру ледокола:

– Разверните пулеметы на берег. Держите их на прицеле…

Тогда офицеры – те, которых бросали сейчас на произвол судьбы в Архангельске, – куда-то сбегали и приволокли на своих плечах пулеметы. Тонконогие «кольты» и «льюисы» выстроились на берегу, уставившись рыльцами на ледокол… Обстановка накалена была до предела, так и жди, как бы не полоснули затяжной!

– Где же Миллер? – бесился Чаплин. – Он губит сам себя…

Среди белогвардейских офицеров уже замелькали красные бантики в петлицах пальто рабочих. Рабочие вооружены тоже, – это видно хотя бы по тому, как они держат руки в карманах, посматривая на ледокол – с ненавистью. Вдалеке дымит «Ярославна», до самого днища утисканная беглецами и тоже готовая сорваться в путь – по фарватеру, который пробьет во льдах «Кузьма Минин». А еще дальше вовсю дымят, набирая пары, «Сусанин» и «Канада» (ледоколы, вооруженные артиллерией, но настроенные большевистски)…

– Дело плохо! – определил обстановку Чаплин-Томсон.

И вдруг лязгом рвануло с Троицкого проспекта. В окружении двух танков и верных преторианцев-датчан, составлявших личный конвой генерала Миллера, показался автомобиль его превосходительства.

Евгений Карлович продирался через толпу офицеров и на все требования отвечал только одно:

– Я здесь никто… частное лицо, не больше. За меня полковник Констанди… Каютами я не ведаю – Чаплин, только он!

Напротив имени Миллера тоже проставлена жирная птичка.

– Можно отходить. Ваша каюта возле мидель-шпангоута, как вы того и желали. Там вас меньше будет трясти во льдах…

«Минин» берет «Ярославну» на буксир. Тут лукавый попугал Евгения Карловича на прощание с Россией, – наверное, вспомнился ему энергичный Роулиссон, и тень этого союзного генерала от эвакуации снова завитала над мачтами и крышами Архангельска.

– Ну-ка, – сказал Миллер, – отстучите на «Сусанина» и на «Канаду», чтобы пристраивались в кильватер. Нечего им тут оставаться с большевиками. Корабли хорошие, еще пригодятся на черный день…

Не получив ответа, Миллер велел распушить их снарядами.

Стреляли – здорово, сразу видать мастеров своего дела.

Целились по ледоколам, а попали прямо в пристань.

Так и врезали по пристани, где толпились офицеры Миллера!

Со второго залпа разнесли по кирпичику жилые дома вдоль набережной… Крики, дым, кровь на снегу! Возле причального кнехта ползал раненый в живот поручик; между красных его пальцев студенисто и противно просачивались кишки.