— Тьфу! Нашла тему для утренней беседы! — Вадим снял турку и, пока не присохло, стал тряпкой вытирать убежавший кофе. — Это соревнование. Только приз здесь не медаль, а судьба человека!

— Ой, только пафоса не надо! Я все равно тебя люблю. Но ведь твой подзащитный говорит тебе, что есть правда. И получается, что, зная от него, что он украл, ты продолжаешь доказывать, что он не вор?

— Во-первых, я его не спрашиваю, крал он или нет. Более того, когда кто-то из них пытается пооткровенничать, я ему затыкаю рот. Я не желаю знать правду! Это — к священнику! За отпущением грехов. Это вопрос не моей, а его совести! Хочет признаться, что украл, — пускай признается. Но не мне — а в суде! И тогда я буду говорить, что да, украл, но… Что «но» — это уже вопросы психологической защиты. А вот если он мне говорит — «украл», а в суде — «я не вор», я его защищать не могу. Поэтому мне лучше вообще ничего не говорить.

— Ну да, — неожиданно согласилась Лена. Она была рада, что Вадим ее убедил и дал аргументы для отпора любопытствующим. Вдруг Лена добавила: — И ведь самооговор возможен, между прочим!

Вадим удивленно посмотрел на жену:

— Разумеется! Слушай, а может, тебе профессию сменить? Преподаватель испанского, конечно, класс, но семья адвокатов…

— Кончай! Все равно адвокатом не стану. Я боюсь выступать на людях. Ты лучше расскажи, что за дело у Славы?

— Вот! Между прочим, блестящая иллюстрация к нашему разговору! Двое друзей, один аспирант МГУ, другой младший научный сотрудник той же кафедры, ночью задержаны во дворе дома, где они якобы сняли дворники и решетку радиатора с «Жигулей». Вроде взяты с поличным. Но они утверждают, что вообще здесь ни при чем!

— Как это может быть, с поличным и ни при чем?!

— Славка рассказал так: участковый увидел раздетые «Жигули», через несколько метров от них на земле лежали снятые детали, а еще через несколько метров стояли эти двое и нервно курили. Больше во дворе никого!

— Может, они просто оказались не в том месте и не в то время? — увлеклась Лейа.

— По-моему, ты начинаешь выгораживать преступников, — подколол жену Вадим, и оба рассмеялись.

— Нет, я серьезно! — смутилась Лена. — Мало ли кто мог быть рядом!

— Понимаешь, рассуждения следователя, в принципе, логичны — кто станет бросать сворованные запчасти, коли он их уже своровал? Только тот, кто увидел милиционера и испугался. А кто в этом дворе мог увидеть милиционера? Только эти двое. Плюс следы. — Вадим задумался и на несколько секунд замолчал. — Да, так вот, следы. И еще они не могли толково объяснить, что они делают в чужом дворе в три часа ночи…

— В час «совы», — вставила Лена.

— Нет, час «совы» — это с четырех до пяти. Ну, не важно. Тут странно другое. Один из них до сих пор член КПСС.

— А это какое значение имеет?

— Понимаешь, у нас же по статистике не может быть судимых коммунистов. Поэтому когда возбуждают дело против партийного, его быстренько из КПСС исключают, и на скамью подсудимых он садится уже «бэ-пэ».

— Что это — «бэ-пэ»? — не поняла Лена.

— Нет, ты святая! — Вадим ласково посмотрел на жену. — Это значит беспартийный!

— Ну а для тебя это чем важно?

— Как-то странно получается. Если следователь не накатал письмо в его парторганизацию, значит, сам не уверен. Или неопытный.