Однако патеры не довольствовались трудами одной графини Генуэзской, они хотели еще больше опутать королеву своими сетями, цели же этой как нельзя лучше соответствовал отец Кларет.

Он сделался духовником и наставником королевы. Попеременно с сестрой Патрочинио Кларет почти неотлучно находился при Изабелле, и та скоро привыкла к святому отцу, который с каждым днем все больше и больше забирал ее в руки.

За новорожденным инфантом, от природы чрезвычайно слабым ребенком, ухаживали с такой заботливостью, которая доказывала, как важно было для королевской четы сохранить наследника престола — именно наследника престола, потому что королева больше любила свою старшую дочь, семилетнюю инфанту Марию, король же вообще не обнаруживал никакой любви к своим детям. Предписания докторов выполнялись со скрупулезной точностью, использовалось столько различных средств, что ребенок был вскормлен одними экстрактами и лекарствами. Случались минуты, когда жизнь его висела на волоске, тогда не было конца обедням и молебнам отцов Фульдженчио и Кларета. Но постепенно королева стала успокаиваться, и летом 1858 года состояние принца до того улучшилось, что его уже вывозили в открытом экипаже по улицам Мадрида, к величайшему удовлетворению народа, очень опасавшегося, чтобы трон не остался без наследника или снова не достался женщине, с чем все уже стали свыкаться, потому что между рождениями инфанты Марии и принца Астурийского прошло довольно значительное время. Маленькой принцессе уже начинали оказывать всевозможные почести как наследнице престола, поэтому восьмилетняя девочка росла страшно избалованной, тщеславной и властолюбивой. Но тем не менее, инфанта Мария была очаровательное, богато одаренное природой существо, и поэтому нельзя ставить королеве в упрек, что она обратила всю свою материнскую любовь исключительно на нее.

Казалось, при виде этого ребенка в ней воскресали воспоминания о минувшем, которые были ей дороги и которым она с удовольствием предавалась в тиши, — воспоминания о том прекрасном времени, на возвращение которого она надеялась еще и теперь.

Маршал Серано не показывался при дворе. Какое-то тайное горе, по-видимому, терзало его душу. Он достиг того, чего судьба посылает лишь немногим избранным: почестей, титулов, славы, богатства, он был любим королевой, но сердце Франциско Серано не знало покоя.

— Где ты, где нашла ты убежище, моя бедная гонимая Энрика? — шептал он ночами. — Неужели мне не суждено увидеть ни тебя, ни своего ребенка? Небо не может быть так жестоко, оно даст мне, наконец, случай вознаградить вас за все, что вы перенесли. Пресвятая Дева смилуется, она сохранит вас и приведет в мои объятия, когда пробьет счастливейший час.

В одну из таких ночей, полных мучительных раздумий и сомнений для герцога де ла Торре, во дворце королевы произошел ряд событий.

Сестра Патрочинио только что возвратилась из покоев королевы в свою молельню, как вдруг дверь тихо приотворилась и в нее просунулось отвратительное толстое лицо.

— Ты одна, благочестивая сестра?

— Войди, брат Кларет.

Дверь распахнулась, и в комнату, освещенную лампадой, горевшей перед изображением Пресвятой Девы, вошел Кларет.

— Ты звала меня? — сказал монах, приближаясь к своей прекрасной сестре.

— Я должна сообщить тебе два известия, — отвечала монахиня, — и оба одинаково важны, брат Кларет. Брат Жозе опять в Мадриде!

Он приехал вчера вечером и хочет укрыться от дона Рамиро, который ищет его.

— В Санта Мадре он в безопасности.

— Он не желает, чтобы о нем знали даже в доминиканском монастыре. Он говорит, что монастырь скрывает в своей среде шпионов, которые могли бы…

— В монастыре шпионы? — прервал ее потрясенный Кларет.

— Так думает брат Жозе после случая с доном Рамиро.