Что касается Бел, то она и вправду показала себя лихим бойцом. Именно она была той «тетей», которая вывела мутантов из «Детского сада», это о ней говорила оставшаяся малышня. Ушли они тогда в Зону через «игровую площадку». Ворота ночью открыл Жиль. Караул был в курсе, но никто не выдал. Всех детей за один раз она взять не смогла, планировала вернуться. Не успела…

Я пришел в бывшую телестудию чуть раньше Эйнштейна, еще засветло. Повидался с мамой, посмотрел на ее слезы. Она знала, что творится в городе, и боялась за меня. Я рассказал ей про отца, тщательно фильтруя информацию. Про себя не стал. Вообще же она была плотно занята детьми, крутилась как белка в колесе, ее постоянно дергали, и нормальный разговор не получился.

Выяснил про Голубятника: его прооперировали. Здесь были врачи и медпункт, оборудованный (чего мудрить) в помещении прежнего медпункта. Я даже повидался с мальчиком. Он жаловался на жизнь и возмущался несправедливостью судьбы, проявленной лично к нему; ну, то есть быстро поправлялся.

Натали не нашел. Сказали: «Ушла погулять». По Зоне?!! На ночь глядя?!! Совсем рехнулась неформалка…

– Ох! – раздался горестный возглас.

Это женщина, чья-то мать, уронила ведро с водой, которое несла в дом. Поставила второе – его опрокинула тоже.

– Скорей зови малышей, пока лужа не утекла! – весело посоветовал кто-то из папаш. – Пусть кораблики пускают.

Воду таскали с реки, поставив под ружье всех, кто может носить ведро. Набережная была здесь буквально в двух шагах, достаточно пересечь бульвар. Понятно, что река с аномалиями, так что брали водичку осторожно.

– Ее разве можно пить? – нервно спросил кто-то из совсем новеньких. – Не траванемся?

– Аномалы-«химики» обеззараживают, – объяснил я. – Чуть ли не дистиллируют.

Уникумов, способных очистить еду и питье, у нас хватало, те же Бабочка с Барсуком. Сталкеры натащили железных бочек, больших бидонов из-под молока, прикатили даже бочку на колесах емкостью в три с половиной барреля, так что с водой проблем не было.

Меня дернули за куртку.

– А где можно покакать? – прошептал, стесняясь, рыжий карапуз.

– Там же, где пописать, – прошептал я в ответ. – Иди в подвал, не бойся. Только не перепутай, мальчики и девочки отдельно. Спроси внизу у дежурных.

В подвале организовали один большой туалет – поставили ведра с крышками, вроде «параш» в древних тюрьмах, и женщины их выносили, дежуря по графику. Вентиляционные окна были открыты, так что амбре не застаивалось. Жизнь шла своим чередом.

Почему для убежища выбрали именно здание телестудии? Здесь не было аномалий, ни опасных, ни безвредных. Ни единой. Притом что здание просторное. Два этажа. Второй этаж – широкие коридоры, устланные паркетом, уютные и веселенькие комнаты редакций. Здесь же – дирекция программ и комната с пультом программного режиссера, обшитая дубовыми панелями, по которым ползали тараканы. В Зоне – тараканы! Что они тут жрали? Загадка. Студии, из которых шло вещание, были на первом этаже, совершенно пустые залы с бетонными полами, закрытые массивными дверьми с врезанными окошками. Всевозможные декорации томились в подсобках.

Все беглецы спокойно разместились, без удобств, но и не в тесноте.

Чтобы въехать в происходящее, надо понять, что этот кусок Зоны – просто брошенный город. Если забыть про аномалии – город-призрак, каких полно в великой соседней стране, вдобавок полвека простоявший без людей. Телестудия располагалась в Первом Седом квартале, как назвали эту улицу после Посещения. А были еще Чумные кварталы, Слепые… В общем, постапокалиптика, Голливуд.