Я смотрю на тарелку. Мамина проницательность порой меня удивляет, но сейчас мне становится стыдно. Почему я так сосредоточилась на себе и не заметила его хмурого вида и сгорбленной позы?

   — Трудный день на работе, — отвечает он. — Точнее, трудный день у Маркуса, я не должен говорить о себе.

   Маркус — коллега отца; они оба политические лидеры. Городом управляет совет из пятидесяти человек, все до единого — представители Альтруизма, поскольку наша фракция считается неподкупной из-за своей приверженности бескорыстию. Члены совета выдвигаются из наших рядов за безупречный характер, моральную стойкость и лидерские качества. Представители остальных фракций могут выступать на заседаниях по конкретным вопросам, но в конечном итоге решение за советом. И хотя технически совет выносит решения совместно, Маркус особенно влиятелен.

   Так заведено с самого начала Великого Мира, когда были образованы фракции. Я думаю, система держится на нашем страхе того, что может произойти в случае ее краха, — войны.

   — Это из-за того отчета, изданного Жанин Мэтьюз? — спрашивает мать.

   Жанин Мэтьюз — единственный представитель Эрудиции. Ее выбрали за высокий коэффициент интеллекта. Отец часто жалуется на нее.

   Я поднимаю глаза.

   — Отчета?

   Калеб бросает на меня предостерегающий взгляд. Мы не должны разговаривать во время ужина, если родители не зададут нам прямой вопрос, а они обычно не задают. Наши навостренные уши — лучший подарок, говорит отец. Свои навостренные уши они подарят нам после ужина, в общей комнате.

   — Да, — подтверждает отец, сузив глаза. — Эта заносчивая, самодовольная…

   Он умолкает и откашливается.

   — Прошу прощения. Но она издала отчет, в котором критикует характер Маркуса.

   Я выгибаю брови.

   — Что в нем написано? — спрашиваю я.

   — Беатрис, — тихо произносит Калеб.

   Я опускаю голову и верчу вилку в руках, пока жар не покидает мои щеки. Я не люблю, когда мне выговаривают. Особенно брат.

   — В нем написано, — произносит отец, — что жестокость и бессердечие Маркуса по отношению к сыну заставили того выбрать Лихость вместо Альтруизма.

   Рожденные в Альтруизме редко решаются покинуть его. Если это все же случается, то запоминается надолго. Два года назад сын Маркуса, Тобиас, оставил нас ради Лихости, и Маркус был опустошен. Тобиас был его единственным ребенком — и единственным членом семьи, поскольку жена Маркуса умерла вторыми родами. Младенец умер несколько минут спустя.

   Я ни разу не встречала Тобиаса. Он редко посещал общинные мероприятия и никогда не ужинал у нас со своим отцом. Мой отец часто замечал, что это странно, но какая теперь разница?

   — Жестокий? Маркус? — Мать качает головой. — Несчастный! Как будто ему нужно напоминать об утрате!

   — Ты хотела сказать, о предательстве сына? — холодно поправляет отец. — Ничего удивительного. Эрудиты атакуют нас своими отчетами уже несколько месяцев. И это не конец. Уверен, продолжение следует.

   Я не должна говорить, но не могу удержаться.

   — Почему они это делают? — выпаливаю я.

   — Почему бы тебе не воспользоваться возможностью послушать отца, Беатрис? — кротко спрашивает мать.

   Ее слова звучат как предложение, а не команда.