Тихонько напевая, Тори прижимает еще один электрод к моему лбу и поясняет:

   — В некоторых частях древнего мира ястреб символизировал солнце. В свое время я решила, что, если на мне всегда будет солнце, я перестану бояться темноты.

   Я пытаюсь удержаться от очередного вопроса, но тщетно.

   — Вы боитесь темноты?

   — Я боялась  темноты, — поправляет Тори.

   Она прижимает следующий электрод к своему собственному лбу, прикрепляет к нему провод и пожимает плечами.

   — Теперь он напоминает мне о страхе, который я преодолела.

   Она встает сзади. Я сжимаю подлокотники кресла так крепко, что костяшки моих пальцев белеют. Тори тянет на себя провода, прикрепляет их к себе, ко мне, к машине у себя за спиной. Затем передает мне пробирку с прозрачной жидкостью.

   — Выпей, — говорит она.

   — Что это?

   Мое горло как будто распухло. Я с трудом сглатываю.

   — Что случится?

   — Я не могу тебе сказать. Просто доверься мне.

   Я шумно выдыхаю и опрокидываю содержимое пробирки в рот. Мои глаза закрываются.

   Они открываются всего лишь через мгновение, но я оказываюсь в другом месте. Я снова стою в школьной столовой, но все длинные столы пусты, и за стеклянными стенами идет снег. На столе передо мной стоят две корзины. В одной лежит кусок сыра, в другой — нож длиной с мое предплечье.

   Женский голос за спиной произносит:

   — Выбирай.

   — Зачем? — спрашиваю я.

   — Выбирай, — повторяет женщина.

   Я оборачиваюсь, но за спиной никого нет. Я возвращаюсь к корзинам.

   — Что мне с ними делать?

   — Выбирай! — кричит она.

   Когда она кричит на меня, страх исчезает, сменяясь упрямством. Я хмурюсь и скрещиваю руки на груди.

   — Как знаешь, — произносит она.

   Корзины исчезают. Я оборачиваюсь на скрип двери и вижу в нескольких ярдах от себя пса с острым носом. Он припадает к земле и крадется ко мне, скаля белые зубы. Глубоко в его горле клокочет рык, и я понимаю, почему пригодился бы сыр. Или нож. Но уже слишком поздно.

   Убежать? Но пес быстрее меня. Я не могу прижать его к земле. В голове пульсирует кровь. Я должна принять решение. Если перепрыгнуть через какой-нибудь стол и загородиться им… нет, я слишком маленькая, чтобы прыгать через столы, и слишком слабая, чтобы опрокинуть один из них.

   Пес рычит, и я почти чувствую, как звук вибрирует в моем черепе.

   В учебнике по биологии написано, что собаки чуют запах страха из-за химического вещества, которое человеческие железы выделяют при угрозе насилия. Такое же вещество выделяют звери, на которых собаки охотятся. Запах страха побуждает их нападать. Пес приближается ко мне, царапая когтями по полу.

   Я не могу убежать. Не могу драться. Вместо этого я слышу зловонное дыхание пса и стараюсь не думать о том, что он только что съел. В его глазах нет белков, только черное мерцание.

   Что еще я знаю о собаках? Я не должна смотреть ему в глаза. Это знак агрессии. В детстве я просила у отца щенка и теперь, стоя перед когтистыми лапами пса, не могу припомнить почему. Пес подходит ближе, не переставая рычать. Если взгляд в глаза — знак агрессии, то каков знак покорности?

   Я дышу громко, но ровно.