|
– Но если отвергнешь, ее сердце будет разбито наверняка. Способна ли ты так с ней обойтись, Маэва? Маэва обернулась к Опекуну. Лицо ее, хоть и носило печать лет, утрат и сожалений, все еще было прекрасно. – Видишь ли, до сих пор неизвестно, почему некоторых выбирают дважды, но это великий дар, Маэва. – Посмотрим, как ты заговоришь о даре, когда твоей Алалы не станет, – ответила Маэва, и в словах ее слышался не гнев, а печаль. – Я страшусь этого дня, – признался Опекун и невольно потянулся погладить по голове крупную овчарку, что все время держалась рядом. – И все равно я ни на что не променял бы свою жизнь с Алалой. Храни в сердце любовь к Тарин и память о прекрасных годах, проведенных бок о бок с ней, но не дай скорби мешать тебе жить. Плечи женщины поникли; до сих пор она так и не взглянула на щенка. – Пришла пора дать молодым дорогу в Вожаки. Опекун усмехнулся, но по-доброму. – Священные папоротники процветают благодаря твоим заботам. Голос твой так же чист и звонок, как и двадцать зим назад, а теперь еще и эта самочка выбрала тебя – именно тебя, хотя выбор у нее богатый, целое Племя! Подумай, Маэва! Щенок-Вожак избрал тебя в спутницы – и выбор этот всегда безошибочен, и изменить его нельзя, и узы ваши нерушимы. – До самой смерти, – добавила Маэва, и голос ее дрогнул от слез. – Лишь со смертью прерывается связь. – Верно, лишь со смертью, – печально подтвердил Опекун. – Напомни, сколько ты зим прожила со своей Тарин? – Двадцать восемь зим, два месяца и двенадцать дней, – сказала Маэва тихо. – И сколько прошло со дня ее смерти? – Три зимы и пятнадцать дней, – без раздумий ответила Маэва. – И пусть боль твоя еще не утихла, скажи мне, за эти три зимы и пятнадцать дней пожалела ли ты хоть раз о том, что Тарин выбрала тебя? – Ни разу, – сказала Маэва твердо, и глаза ее гневно сверкнули, будто она сочла вопрос оскорблением. – Быть избранным овчаркой – счастье. Быть избранным дважды – не что иное как чудо. Но окончательный выбор за тобой – лишь ты одна вправе решать, впустить ли чудо в свою жизнь. Опекун перевел взгляд на молодую овчарку – с тех пор как Маэва отвернулась, та сидела неподвижно и не сводила с женщины глаз, будто в целом мире никого больше не существовало, кроме них двоих. – Даже если она тебе не нужна, Маэва, этому юному существу без тебя не обойтись. Маэва прикрыла веки, и слезы хлынули по ее щекам. – Мне она нужна, – прошептала она. – Поступай же так, как поступали многие до тебя – черпай силу от спутницы, которая доверяет тебе больше, чем ты сама себе. Маэву била дрожь. Она глубоко вздохнула, открыла глаза и, наконец, впервые посмотрела на щенка. Глаза у молодой собаки были карие, ласковые, и что-то в них до боли напоминало Тарин. Однако сходство с Тарин на этом кончалось. Шерсть самочки была темнее, а шею и грудь обрамлял редкостный серебристый мех. Она была крупнее Тарин – настолько крупнее, что Маэва про себя подивилась: ей нет еще и шести месяцев, а выглядит такой взрослой! За все время с момента рождения щенков Маэва не заглядывала в ясли и не навещала никого из Псобратьев, избранных другими щенками из того же выводка. Слишком тяжело было, – думала Маэва, разглядывая самку. – До этой минуты я шарахалась от щенков овчарок, рожденных после смерти Тарин. Прав был Опекун – с тех пор как я потеряла Тарин, я будто и не жила. – Собравшись с духом, Маэва снова взглянула щенку в глаза – только сейчас она избавилась от печали, что омрачала ей жизнь больше трех зим, и открыла сердце для новых радостей. Молодая овчарка не шевелилась. Она все смотрела и смотрела на Маэву, и ту вдруг заполнило тепло – будто любовь щенка перетекла в нее, нащупала в сердце то, что сломалось со смертью Тарин, и исцеляла ее, укрепляя дух. |
