Что-то неприятно кольнуло, Торрен поморщился.

– Если ты пытаешься меня разжалобить этим разговором…

– Очень мне нужна твоя жалось! – фыркнул Некрос. – Не о чем тут жалеть, Торрен. Я живу уже слишком долго. Стражи никогда столько не жили, сколько наше… поколение. Мы задержались, не зная, придет ли смена за пределами нашего мира. Задержались, считая себя обязанными вселить сущности своего народа. Но никто не должен жить так долго. Копятся не только воспоминания, но и сожаления. Мои уже превысили допустимые объемы.

В кабинете снова воцарилась тишина, позволяющая мерному тиканью часов неприятно щекотать слух. Торрен и Некрос застыли на своих местах, как каменные изваяния, погрузившись каждый в свои мысли. Один пытался убедить себя, что так будет лучше для всех и для Лоры – прежде всего. Даже если она никогда не простит. Зато будет жива и однажды – он в это верил, опираясь на собственный опыт, – снова влюбится и обретет счастье. Другой просто вспоминал.

– Знаешь, – неожиданно заговорил Некрос, глядя в темнеющий прямоугольник окна, – когда я уничтожил первые кристалины и отправил стражей в другой мир, я никак не мог справиться с чувством вины. Пожалев меня, Вита наложила заклятие забвения, но оно мучило еще сильнее. Я все время стремился вспомнить, а когда вспоминал – снова ужасался и просил заставить меня забыть. Последний раз забвение длилось довольно долго. От частого наложения заклятие начало трансформироваться: оно продолжало стирать воспоминания, когда уже не должно было. Меня это пугало, удручало. Я не понимал, что происходит, почему не старею и не помню себя, считал это проклятием, искал способ избавиться от него. И все думал, что когда у меня получится, я наконец смогу быть счастлив.

Он замолчал, но Торрен не стал ничего говорить: ни спрашивать, ни комментировать. Словно знал, что это пока не конец, что Некрос хотел рассказать ему что-то еще.

– Потом мне предсказали: та, что придет с туманом, прервет мое бессмертие. И через несколько лет в нашем мире появилась Лора. Раж навязал ее мне, полагая, что она приблизит мою кончину и стражи смогут вернуться в ваш мир. Тогда я не знал этого, просто принял ее общество как неизбежное зло, но потом… До ее появления я болтался в пустоте, не чувствуя ничего, но пришла она – и мои эмоции начали оживать. Каждая минута, которую мы проводили вместе, наполнялась смыслом. Каждое ее прикосновение наполняло меня теплом. Мне все равно казалось, что мои… ощущения, чувства – неправильные, что все должно быть как-то по-другому. И я думал: вот разберусь с проклятием – и все наладится. Я смогу любить ее так, как она того заслуживает.

Некрос снова замолчал, прикрыл глаза и запрокинул голову на спинку кресла, судорожно вздыхая.

– Ты никогда не задумывался о том, как часто мы говорим себе: вот случится что-то, тогда-то все и станет по-настоящему хорошо и можно будет наслаждаться жизнью в полной мере? – спросил Некрос, не открывая глаз.

Торрен ответил не сразу, погрузившись в воспоминания. Каждый раз, когда ему приходилось променять общение с женой и дочками на исполнение обязанностей жреца, он думал: вот сейчас разберусь со всеми делами… вот сейчас мы подготовим достаточное количество магов и жрецов… вот сейчас выучится Нея… вот сейчас выучится Винсент… Вот сейчас повзрослеет Лора, они поженятся, и тогда-то я…

И вот он уже на год старше, чем был его отец, третья дочь взрослеет не по дням, а по часам, столько всего произошло, но оставило ощущение, что прошло мимо, а он изо дня в день делает одно и то же: сам воюет с лавинами и даже до сих пор обновляет защитные печати. Потому что как только появилось больше магов и жрецов, захотелось ставить больше защитных печатей, чтобы людям не приходилось рисковать жизнью, добираясь до защищенного дома, чтобы их стало много.