Но на Бродвее магазины тоже были закрыты. В этот час открытыми оставались только кафе, пивные и вестибюли гостиниц. Пройдя по Бродвею до самой Принс-стрит, он заметил на углу мальчишку, который что-то предлагал прохожим. Мальчишка был постарше Лукаса и одет в лохмотья. На нем были подвязанные веревкой короткие брюки раза в полтора большего, чем нужно, размера. На голову он натянул бесформенную фетровую шляпу цвета крысиной шкурки. Единственная прядь сальных рыжих волос выбивалась из-под нее, как секрет, который не удалось утаить.

В руке у мальчишки была маленькая белая миска. Он протягивал ее прохожим, но они не обращали на него внимания. Просил ли он подаяния? Нет, скорее пытался продать ее.

Лукас остановился возле оборванца, который, конечно же, украл миску и теперь, естественно, хотел ее продать. Миска была сначала его добычей, а потом сделалась обузой. Вещь попроще легче было бы продать, даже репа в этом случае и то оказалась бы полезней. Людям по соседству с мальчишкой миска была не нужна, а те, кто шел по Бродвею, может, и не прочь были ее купить, но не стали бы связываться с таким продавцом. Он тянул руки к прохожим, предлагая им миску, с усталой безнадежностью, с какой священник предлагает прихожанам чашу со святым причастием. Лукас подумал, что мальчишка торчит здесь уже давно, что сначала он громко выкрикивал цену, но по прошествии часов скатился к нынешнему немому смирению.

Лукас подошел к мальчишке, внимательнее рассмотрел миску. Мальчишка спрятал от него свою добычу, прижал ее к груди. Но Лукасу все равно было хорошо ее видно. Это была миска белого фарфора, неразбитая, с бледно-голубыми фигурками по ободку.

— Сколько? — спросил Лукас.

Мальчишка настороженно покосился на него. Он, понятное дело, ожидал какого-нибудь подвоха.

Чтобы успокоить его, Лукас сказал:

— Мне она для сестры нужна. Сколько стоит?

Взгляд у мальчишки был острый и жадный, как у кошки.

— Один доллар, — сказал он.

В кармане у Лукаса лежали доллар и три цента. Ему на секунду показалось, что мальчишка каким-то образом знает об этом, что он и не мальчишка вовсе, а эльф, который бродит по Бродвею со своим сокровищем и с каждого встречного требует в уплату за него все, что у того есть.

— Слишком дорого, — сказал Лукас.

Мальчишка поджал губы. Миска стоила дороже доллара, он мог бы получить за нее целый доллар, если бы подольше постоял на улице, но он устал, проголодался и хотел домой. Лукас ощутил даже подобие сочувствия к мальчишке, который был хитер и пронырлив, который был вором, но при этом хотел, как всякий нормальный человек, разделаться с работой, вернуться домой и отдохнуть.

— Отдам за семьдесят пять центов, — сказал мальчишка.

— Все равно много.

Мальчишка выдвинул вперед челюсть. Лукас знал: больше он не уступит. Он был вором, но обладал определенной гордостью; внутри у него было свое собственное королевство, и он не позволит ни толики от него отнять.

— Больше не уступлю. Бери или проваливай, — сказал он.

Сочувствие мешалось в Лукасе с гневом. Он понимал, как много значат для мальчишки эти семьдесят пять центов. Но ведь миска ему не стоила ни гроша. Он мог просто отдать ее Лукасу, которому она была нужна, и от этого не стал бы беднее. В какой-то миг Лукас почувствовал, как переворачивается этот непостижимый мир, в котором миска, которая не стоит ничего, которую он сам мог бы украсть (хотя он никогда не воровал — был слишком боязливым для этого), теперь обойдется ему в почти весь его недельный заработок.

Он огляделся по сторонам, будто в надежде обнаружить где-то позади или впереди себя другую миску или что-нибудь получше. Но ничего не обнаружил. Проброди он здесь хоть весь вечер, все равно не купил бы ничего, кроме жидкого пучка лука-порея или полбутылки пива.

— Хорошо, идет, — сказал он.