— Со мной все хорошо, — сказал он. — Ничего со мной не сделалось.

Прижимая к себе, как младенца, она держала музыкальную шкатулку. Она сказала:

— Бедное дитя.

— Тебе это снится, — сказал ей Лукас.

— Мой бедный, бедный мальчик. Один, а потом другой и еще другой.

— Давай я отведу тебя обратно в постель.

— Во всем виновата жадность. Жадность и слабость.

— Пошли. Пошли обратно в постель.

Лукас встал и взял ее под руку. Она послушалась или просто не стала сопротивляться. Он вывел ее из спальни и под взглядами лиц со стены провел через гостиную. Мать еле волочила ноги. Он вошел вместе с ней в родительскую спальню. Отец сипел и задыхался во сне.

Лукас уложил мать в постель, накрыл одеялом. Ее волосы рассыпались по подушке. В темном ореоле волос лицо казалось неправдоподобно маленьким, не больше Лукасова кулака.

Она сказала:

— Я должна была умереть вместе с ним.

Лукас подумал — невольно — о миске, которую купил. Всего на девятнадцать центов им предстояло прожить до следующей пятницы. Этого не хватит, чтобы целую неделю покупать еду.

Он сказал:

— Все в порядке. Я с тобой.

— Ах, в порядке. Если б только все были в безопасности…

— Теперь тебе надо поспать.

— По-твоему, такой порядок?

— Тсс. Лучше помолчи.

Он сел рядом с ней. Он не понимал, что будет правильнее — погладить ее руку или не делать этого. Чтобы успокоиться, он начал слегка раскачиваться. Не было ничего страшнее этого. He было ничего кошмарнее, чем вот так сидеть на матрасе родительской кровати и размышлять, коснуться или не коснуться материнской руки.

Он знал, что музыкальную шкатулку надо бы унести прочь. Но что делать с другим обиталищем Саймона — с отцовской дыхательной машиной? Машина была необходима отцу. Или, может, нет?

Лукас не знал, зависит ли от машины жизнь отца, или просто ему с ней легче. Лукасу об этом не сказали. Можно было допустить, и даже с большой долей вероятности, что врученный задаром дыхательный аппарат был орудием убийства. Вдруг, притворяясь, будто помогает отцу, он на самом деле высасывает из него жизнь? Разве хоть одна машина может желать людям добра?

Лукас встал, как только можно тише подошел к отцовской стороне кровати и взял дыхательную машину. Металлический штатив был холодным на ощупь. Песня из машины звучала так же. Машина пела свою песню так же монотонно и безошибочно узнаваемо, как скребется за обоями мышь. Боязливо, как если бы держал эту самую мышь за хвост, он пронес машину через гостиную в прихожую. Достаточно ли это далеко? Он надеялся, что да. Во мраке прихожей машину было так же плохо видно, как и козлиный череп. Пузырь ее мехов, размером и формой походивший на репу, серел, испуская подобие света. Трубка и мундштук безвольно поникли.

Лукас оставит ее здесь на всю ночь. А утром, когда посмотрит, как отец без нее обходится, отнесет обратно.

Он пошел в гостиную за музыкальной шкатулкой. Ее он тоже отнес в прихожую и поставил рядом с отцовской машиной, потом вернулся в гостиную и запер дверь. Проверил, крепко ли она заперта.

Лукаса снова одолел сон и принес с собой сновидения, но, проснувшись утром, он помнил только, что там были какие-то дети, швейная игла и женщина, которая стояла вдалеке и что-то кричала через реку.

Отец еще не вставал. Лукас подошел к двери родительской спальни и осторожно ее открыл. Внутри было тише, чем обычно. Мать что-то бормотала во сне, а отец, обыкновенно громко хрипевший и кашлявший, не издавал никаких звуков.

Наверно, ему нужна машина. Надо скорее принести ее отцу.