— Что? В кузове? Сек-кундочку! Повторите, что вы сказали? Запишем. Для карасиков.

На Пшоневых карасиков Гриша как-то не обратил внимания: мало ли какое там слово зацепляется за язык у человека. А надо было бы обратить, ой надо!

ЛЕТЕЛ ВОРОБЕЙ…

— Поздравляю! — сказала Дашунька.

— С чем? — спросил Гриша.

— С тем. Я пропадаю до ночи на ферме, ты вечно пропадал возле своего комбайна, теперь перевели на более легкую работу — и снова до полночи там сидишь!

— На более легкую работу? Кто это тебе такое сказал?

— Сама вижу. Что твой Вновьизбрать делал? Принимал в сельсовете посетителей? Вот твоя теперь вся работа!

— Да ты! — Гриша просто-таки задохнулся от такой несправедливости. И хотя бы кто-нибудь чужой, а то собственная жена, специалист, передовая сила в колхозе! — Да ты представляешь, что такое говоришь?

— И представлять нечего. Вновьизбрать плясал под дудку Зиньки Федоровны. Теперь твоя очередь? После этого ты мне и не муж, так и знай!

Вот такой ультиматум! Ангелом Гриша Дашуньку не мог назвать и до женитьбы. А уж после так спаси и помилуй — дало себя знать всеобщее мужское поклонение и пресмыкательство перед нею. Но чтобы вот так в первый день работы на новой должности?

Гриша попытался задобрить жену, прижимаясь к ней плечом, но Дашунька не поддалась и на сближение не пошла. Капризная, как иностранное государство с передовой технологией.

— Ты хоть представляешь, что должен делать? — насмешливо посмотрела на Гришу Дашунька.

— Ну, есть план работы. Сессии, депутатские комиссии, все там…

— План, план! А про престиж ты хоть подумал?

— Про престиж? Чей?

— Чей, чей! Представителя высокой власти — вот чей.

Гриша не знал, что и говорить. Не мог же он вот так сразу думать о таком великом. Ни времени для этого не имел, ни опыта, ни… А Дашуньке подавай все сразу! Женская нетерпеливость или просто капризы?

Он снова попытался пойти на сближение, но жена проявила твердость и неуступчивость, даже постелила Грише отдельно, чтобы уберечь его от легкомысленных действий и создать условия для государственного мышления.

Будем откровенны: Гриша не хотел сушить голову проблемами, вместо этого куда охотнее отдавался зову живой жизни. И потому упрямо пытался одолеть рубеж, воздвигавшийся между ним и Дашунькой, и в течение того остатка ночи, который еще туманился над ними, несмело приближался к жене, надеясь на то и на се, но каждый раз вынужден был отступать перед ее категорическими:

— Отстань!

— Отвяжись!

— Уйди!

— Надоел!

— Оставь меня в покое!

— Хочу спать!

Такие выражения даже индийского слона сбили бы с ног. Но Гриша выстоял, молча отступил и так же молча начал доказывать Дашуньке, что он не то что, но и даже, если надо, то…

Когда-то говорили: «Женщина в колхозе — большая сила». А разве только в колхозе? И не стали ли мы жертвами мужской самоуверенности, упрямо утверждая, что вся земная цивилизация — это порождение патриархата, то есть мужского господства, диктата и превосходства? Это только мужчинам так хотелось думать (а мужчин на земле всегда почему-то меньше, чем женщин; может, потому, что мужчин убивали на войнах), на самом же деле во все века хозяйками жизни (и даже творцами политических систем) были наши прекрасные подруги, властительницы наших дум, чувств и снов, повелительницы и богини, неподкупные диктаторы, которые всегда жаждут неосуществимого, но и первыми осознают эту неосуществимость.

Гриша так и не уснул до утра, казнясь отсутствием великих дум, к которым побуждала его Дашунька, когда же задремал, а потом испуганно проснулся, то уже солнце на небе поднялось довольно высоко, жены, разумеется, не было, мамы Сашки тоже, на сковороде синела резиноостывшая яичница, солнце насмешливо сверкало не столько над Веселоярском, сколько над новым председателем сельского Совета Гришей Левенцом.