— Матрена Ивановна, — сухо кинул Гриша, — если вы пришли по делу, давайте о деле, потому что здесь, сами знаете, учреждение серьезное…

— Да я по делу, по делу!..

— Ежели так, прошу садиться и я вас слушаю.

Матрена Ивановна долго усаживалась на стул, потом еще дольше поправляла кофточку на пышной груди, потом одарила Гришу светлейшей улыбкой, после чего внезапно захлюпала носом и брызнула такими слезами, что они перелетели через стол. Гриша растерянно вскочил, налил из графина воды, подал Матрене Ивановне.

— Выпейте, тет… извините, Матрена Ивановна, выпейте и успокойтесь, прошу вас. Что у вас? Не волнуйтесь. Поможем. Не надо только плакать. Ну, честное слово, не надо! Ну, ей-богу!..

Но слезы у Матрены Ивановны были чисто декоративные. Стакан с водой она отодвинула. На Гришу посмотрела даже удивленно.

— Разве я плачу?

— А что же вы делаете?

— Это моя душа плачет, а я — нет. Я пришла спросить тебя, Гриша, как нового председателя.

— Спрашивайте.

— Ты ведь вырос в нашем селе и все видел. Ты же знаешь, какая я несчастная?

— Ну…

— Да ты не стесняйся! Говори: знаешь ведь? Сколько у меня было мужей?

— Ну…

— Четыре!.. А где они все? Боишься сказать? Так я тебе скажу сама! Набока где? Умер? Умер. Белицкий умер? Умер. Довгань умер? Умер. Цёна умер? Умер. Сколько получается?

— Чего?

— Умерло.

— А-а, четыре.

— Вишь, сам сказал: четыре. А пенсий у меня сколько?

— Пенсий?

— Да пенсий же! Сколько их, ты думаешь? Одна-единственная! А почему не четыре?

— Что вы, тетка Матрена? Кому у нас по четыре пенсии платят?

— А у кого по четыре мужа умирало? Скажешь? Не скажешь! И никто не скажет! Этот Свиридон сидел здесь тридцать лет, да только издевался над бедной вдовой, на смех меня поднимал. А ты ведь такой молоденький да пригоженький. Уж ты мне помоги!

И она снова угрожающе нацелилась на Гришу полными слез глазами, как поливальная машина на киевский газон. Грише не хотелось становиться газоном, он скорее принялся утешать Матрену Ивановну.

— Тетка Матрена, у вас в самом деле… Такое дело сразу не… Знаете что? Давайте сделаем так: пошлем в «Сельские вести» вопрос юристу. Дескать, так и так, просим ответить, объяснить и помочь… А то у нас что? Обыкновенное село. Какие тут возможности? Ограниченные. Вы здесь не вмещаетесь никак, Матрена Ивановна. Вам надо шире, на всю республику. А республика — это уже сила! Понимаете?

— Сила, говоришь? — просияла белым лицом Матрена Ивановна.

— Точно!

— И поможет?

— Уж если там не поможет, тогда нигде!

— Ну, разве что. Так ты сам и напишешь или как?

— Я напишу, а вы только подпишетесь.

— Подпишусь, подпишусь! Вон и Набока умер, и Белицкий умер, и Цёна…

Гриша, кажется, начал понимать, почему дядька Вновьизбрать именно на этом этапе общественного развития решил передать власть другому. Но почему этим другим должен был стать он, Гриша Левенец? Мог бы спросить об этом Ганну Афанасьевну, которая как раз входила в кабинет, но задал ей иной вопрос:

— Ганна Афанасьевна, у вас всегда здесь столько людей?

— А вы их должны принимать и удовлетворять их просьбы и требования.

— Удовлетворять? А если я не могу?

— Вас избрали для того, чтобы вы смогли.