Но пока Гриша заводил мотоцикл, пока осуществлял поисковую операцию, события возле Панькова двора достигли высшей точки, то есть кульминации. После свистка Рекорди Тавромахиенко, не обращая внимания на певчих, не оказывавших ему никакой помощи, кинулся на лежащего отца Лаврентия, ухватил за маленькие, как две фасолины, уши своими железными пальцами, дернул, рванул, потащил изо всех сил, — поп ни с места. Конон Орестович, призвав на помощь весь свой спортивный опыт, мобилизовав все знания и хитрость, кинулся туда, кинулся сюда, тяжело вздохнул, крякнул, прыгнул так и прыгнул этак, повозился и надулся для приличия и по-настоящему, — поп лежал камнем, ни отрываться от асфальта, ни подниматься над ним хотя бы на один сантиметр и в помыслах своих не имел, одним словом, поп был, как возглашали певчие, крепкостоятельным. Тогда Тавромахиенко прибег к приему недозволенному. Начал крутить попу уши, снова попытался поднять его тяжелую, как двухпудовая гиря, голову над асфальтом — все напрасно. А тут еще проклятые певчие заметили недозволенные приемы и возопили: «Дилаша на хребте моем все начальницы страстей!» Одним глазом Тавромахиенко успел заметить громыхающий черный мотоцикл, а на нем председателя сельсовета; мотоцикл приближался неотвратимо, как судьба и закон, Тавромахиенко отчаянно рванул батюшку так, что у того за ушами выступила кровь, но поп даже не пошевельнулся.

— Прекратить безобразие! — соскакивая с мотоцикла, закричал Гриша. Кто позволил? Что за бесчинство!

Тавромахиенко даже обрадовался такому вмешательству высших сил. Он видел, что попа все равно над асфальтом не поднимет, а уши может оторвать. Кому нужна такая морока? Поэтому он радостно отступил от лежащего батюшки, приветливо махнул Грише.

— Ставь, председатель, отцу-священнослужителю два ящика коньяка, и пусть благоденствует.

— Какие два ящика? О чем речь? — возмутился Гриша.

— Такая у нас договоренность. Кто проиграет — ставит два ящика.

— На какие же средства, интересно знать?

— Я консультант — мне положен гонорар?

— У нас консультации на общественных началах, — объяснил Гриша.

— На общественных началах теперь только воробьям кукиши дают, захохотал Конон Орестович. — Пшонь, запиши!

— А шефство? — имел неосторожность сказать Гриша.

— Шепство? Не смешите меня, а то я заплачу!

«Ну, гадство, — подумал Гриша, — это уже не тот ассирийский Навуходоносор, о котором в школе рассказывала Одария Трофимовна, а Заухоподносор. Накликал на свою голову!» А вслух заявил:

— Предлагаю вам очистить территорию нашего сельского Совета в течение двадцати четырех часов!

— Очистить? — не очень и удивился Конон Орестович. — Можно. Я все могу, глобцы! А только же мой Пшонь остается с вами. Примите мои соболезнования!

И поклонился насмешливо над батюшкой Лаврентием, который постепенно собирал вместе свои полтора центнера живого веса, поднимаясь с нагретого солнцем асфальта.

ЗАКУСКА ВОСТОЧНЫХ ДЕСПОТОВ

Когда в городе, скажем, назначают или избирают нового руководителя, да если он к тому же еще и новатор, — что прежде всего делает такой руководитель, на чем сосредоточивается? На людях и на их проблемах, потому что все другое — это только окружающая среда. А как в селе? Что здесь прежде всего — люди или природа? Село — это земля, и солнце, и теплые дожди, и птичье пение, и все растет, развивается, расцветает и дает урожаи, приносит радость, благосостояние и желание жить дальше, расти и действовать, как говорил поэт. Но когда засуха, град, заморозки, стихии, долгоносики, колорадский жук, который, вцепившись в обшивку реактивных лайнеров, перекочевывает с материка на материк и пожирает все на свете, чуть ли не добираясь уже до стали и камней, — как тут жить и на каких проблемах сосредоточиваться, на человеческих или космических?

Гриша Левенец имел намерение со всей страстностью юности, с нерастраченной силой окунуться в водоворот проблем.