Как истинный фартовый он любил комфорт во всем и не согласился жить в хижине, в грязи и в холоде. Именно потому попросил экскаваторщика выкопать яму под землянку, указал, где и как надо копать. Заплатил ему двумя бутылками водки. Потом обтянул ее доской, укрепил кровлю и поселился сам, не пустив к себе никого из обитателей свалки.

В землянке все было просто и строго. Деревянный топчан, какой Яшка называл шконкой, деревянный стол, скамейка и пара табуреток, в углу — умывальник, печь-буржуйка, небольшая тумбочка с парой кастрюлек и сковородкой, чайник и несколько мисок. Все знало свое место. Яшка любил порядок. Он не терпел разбросанных вещей, грязной посуды и одежды. Не мирился с громкими голосами, а потому предпочитал одиночество.

На свалку он ушел сам. Его никто не выгонял из «малины». Уж так случилось, замели кентов на деле. Он в тот день был у шмары и бухал напропалую. Уж очень по душе пришлась баба. Фартовые, так и не надыбав Яшку, пошли на дело без него. И… попались. В Воркуту отправили их по этапу. Сроки дали на всю катушку, по пятнадцать на нос. Разыскивал угрозыск и Яшку. У шмары нельзя было оставаться, к ней наведывались менты. Он смылся на окраину города к Кольке-Чирию. В другую «малину» не хотел, там прикипелись падлы, кто корефанил с лягавыми и платил им дань. Яшка не мог сдышаться с такими, хотя ему и предлагали.

Работать «под крышей» — кайф! Менты сами наводкой станут, а при нужде прикроют. Только башляй. И дыши с кайфом! Всем жрать надо. Не станешь делиться, не дадут фартовать. Допер? Сгребут и размажут, — уговаривали Яшку городские ворюги нового поколения.

Чтоб я с ментами корефанил? — темнело в глазах и сводило судорогой скулы. — У меня для них один кент! Всегда наготове! — сдавливал рукоять финача так, что пальцы хрустели.

Он возненавидел местных воров за хлипкость, страх и предательство, за то, что оплевали, опозорили само понятие «фартовый». Яшка не считал их ворами, держал западло. Предпочел всем им пацановскую кодлу бомжей.

Конечно, он мог уехать в другой город, поискать подходящую «малину», но в том-то и дело, что все они, разжиженные новыми свежаками, спутались с лягавыми и делились наваром, пользовались их наколками, даже брали с собой в дела.

Яшка согласен был умереть, чем поверить менту, и не уломался. Сдерживала старая закваска, вбитая в него с самого начала. Вот так и получилось, что весь общак «малины» остался у него, и мужик берег его до возвращения кентов из воркутинской ходки. Из общей кубышки брал только на жизнь, не позволяя себе ничего лишнего. Он не ходил в дела, понимая, как нужно ему уцелеть. Ведь кенты в зоне должны быть спокойны за общак. Не приведись его просрать, кенты, возникнув на волю, первым делом свернут ему голову и расскажут о Яшке всем фартовым как о падле, паскуде, гниложопом козле. Попробуй с таким авторитетом улежать на погосте? Сраная баруха не потерпит в соседях. Именно это заставляло Яшку всегда помнить о безопасности, исключать любой риск.

Конечно, общак «малины» он притырил надежно. И все ж каждый день проверял его сохранность, пересчитывал, просматривал все, что должно было поддержать кентов.

Вот это алмазное колье взяли они из кубышки ростовщика в Одессе. Ох и взвыл тот, когда ее нашли. Вот и царские монеты его же. Двадцать, все из червонной рыжухи. Когда увели кубышку, ростовщик вздернулся. А ведь сам разорил и отправил на погост многих должников. Один оказался ушлым. Дал накол «малине» и получил свою долю, даже больше, чем был должен ростовщику.

А эта иконка особо дорога. Старинная. Ее бабка подарила. Совсем чужая. Жила в голоде, в нужде. Оттого и приютила у себя в доме на ночь пятерых фартовых, залегших на дно от ментов. Просились на ночь, прожили месяц.