К числу таких-то авторов принадлежит и автор «Ижорского». Не имея поэтического таланта, он дурно понимает и искусство. Жалко видеть, как он в своем предисловии острит над какими-то будто бы защитниками трех единств, которых на святой Руси уже давно видом не видать, слыхом не слыхать, ибо теперь и самые ультраклассики хлопочут уже не о трех единствах, но о «нравственности в изящном». Жалко видеть, как он силится развить теорию того рода сочинений, к которому относит своего «Ижорского» – мистерий. Увы! все это труды напрасные! В чем есть чувство, поэзия, талант, то не может повредить себе странностию или новостию формы: его все тотчас поймут без комментарий.

Автор представляет какого-то Ижорского, разочарованного человека, тысячу первую пародию на Чальд-Гарольда. Этот Ижорский ничему не верит, ибо во всем разочаровался от нечего делать; страшный Бука, повелитель духов, отдает его во власть проказнику Кикиморе (что-то вроде русского, доморощенного Мефистофеля); этот Кикимора влюбляет его, для собственной потехи, в княжну Лидию; бедняк страдает, удаляется в деревню и делается совершенным отшельником; потом Кикимора влюбляет в него княжну Лидию, но таким образом, что мизантроп с этой минуты охладевает к ней и вымещает на ней свои прежние страдания; как бы желая изведать, точно ли она его любит, говорит ей следующими дурными стихами:

         ……Одно доверье

         Доверье может породить во мне,

         И вот вопрос мой вам, сиятельной княжне:

         Вы в силах ли презреть высокомерье,

         Спесь рода своего, молву и сан отца?

         Принадлежать мне до венца

         Вы в силах ли?.. Молчишь, бледнеешь… слушай: кто я?

         Ценою счастья и покоя,

         От роковых, от грозных сил

         Драгой ценою я купил

         Единственный мой дар: сей дар свобода,

         Не святы для меня ни одного народа

         Обычьи, предрассудки, бред, и пр.

Княжна обещает и вдруг исчезает, приходит пешком в Петербург, в наряде молодого крестьянина; является к Веснову, молодому человеку с душою и сердцем, который давно уже любил ее, выдает себя за крестьянина Ижорского и предлагает ему вылечить своего барина, к которому Веснов питал энтузиастическое уважение, от его меланхолии. Веснов соглашается. Они приходят оба очень кстати: на Ижорского напали разбойники, и Веснов спасает его. Они живут у него в доме. Кикимора возбуждает в нем подозрение, что казачок Веснова есть пропавшая княжна. Ижорский думает, что она над ним насмехается, закалывает Веснова и бежит с Кикиморою и княжною, которую бросает на дороге спящею. В бедной княжне принимает участие Титания. Наконец Шишимора является Ижорскому в собственном виде и заставляет его низвергнуться со скалы длинною речью, окончание которой заключает в себе смысл всей этой длинной и скучной аллегории. Смысл речи, как отдельная мысль, обнаруживает в авторе человека с умом и чувством, и самые стихи в ней более других одушевлены, хотя и мало отзываются поэзиею. Выписываю ее окончание:

         Терзайся, рвися и внемли!

         Ты призван был в светило миру,

         Был создан солью быть земли:

         Но сам раздрал свою порфиру,

         С главы венец свой сорвал сам,

         Державу сокрушил златую (?)

         И бросил часть свою святую

         На оскверненье, в жертву псам,

         Ты волю буйным дал мечтам;

         Межу ты сдвинул роковую

         И так в строптивом сердце рек:

         «Да будет богом человек!»

         Но человека человеком

         Везде, всегда ты обретал;

         Тогда неистовым упреком

         На сына праха ты восстал

         И бесом смертного назвал.