|
И разбираться в людях — увидеть в Винсенте запутавшегося человека, который просто не мог верить в то, во что якобы должен был верить, принадлежа к этой расистской группе. Он увидел молодого симпатичного человека, который действительно хотел изменить свою жизнь, встать на сторону терпимости и справедливости. А когда Винсент и Бонни ушли, Мейер вспомнил главу из Диккенса. И поэтому должен был навестить Минну. Как угодно, но доказать, что он не миссис Джеллиби.
— Что нового в фонде? — спрашивает Сол. — Каждый день что-нибудь, — говорит Мейер. — Сегодня утром получил факс насчет знакомого иранского художника, его посадили. С Ираном трудно, но надо попробовать. Может быть, что-нибудь удастся. — Это изумительно! — говорит Сол. — Сколько ты делаешь! Мейер кивает, принимая дань. — Фонд делает, — говорит он. — А затем сегодня уже наши местные дела: Бонни Кейлен, ответственная за развитие… — Я знаю Бонни, — говорит Сол. — …входит в мой кабинет с этим… скинхедом. Бывшим скинхедом. Из какого-то провинциального гитлерюгенда. — Ты его впустил? — изумляется Сол. — Мы забыли того психопата, который расстрелял подготовительную школу в Калифорнии? — Больше того, мы его тепло приняли. У него было какое-то мистическое видение на рок-концерте. Он сказал, что хочет работать у нас. — Ясно, какой-то ненормальный. — Это диагноз Сола. Но что Сол знает? Он профессор литературы, а не психиатр. — Я бы его с порога отправил. Вообще непонятно, как они становятся расистами. Что о нем знает Мейер после получасового разговора в кабинете? Может быть, его не надо было посылать к Бонни, а придумать что-то другое. — И я не понимаю, — говорит Мейер. — Почему неглупый малый втягивается в это дело. Уверен, кое в чем он не признается, но, думаю, в основном говорит правду. Он мой научный эксперимент, мой Голем. Что мы можем извлечь из него такое, чтобы сделать этим прививку миру? — Сегодня фонд, завтра весь мир, — говорит Сол. — Будь осторожен. Больше ничего не скажу. В наступившей тишине их внимание переключается с рекламы внедорожника на монитор с пульсом Минны. Потом начинает Сол: — Бог говорит Адаму: я сделаю тебе жену, спутницу жизни, самую красивую женщину на свете, сказочную в постели, покладистую, готовую выполнить любую твою прихоть и желание. Но это будет тебе стоить. «Сколько?» — спрашивает Адам. «Глаза, локтя, ключицы и левого яйца». Адам думает минуту, а потом говорит: «А что я могу получить за ребро?» Мейер смеется, потом думает: как можно рассказывать такой анекдот над постелью больной жены? Или Сол совсем не суеверный? Мейер пытается вспомнить другой анекдот, быстро, какой-нибудь в противовес этому. А в голову лезет одно: надо позвонить Айрин. Она не знает, что он задержится. Он боится ее волновать. Мейер говорит: — Два старика в Майами. Один говорит: «В последнее время все забываю. Прихожу в супермаркет и забываю, как туда попал». Другой говорит: «А я — нет. Ничего не забываю». Мейер останавливается. Развязка: второй стучит по дереву, чтобы не сглазить, забывает, что постучал, и говорит: входите! Но в палате Минны дерева нет. Сол смотрит на Мейера — уж не забыл ли тот окончание анекдота о забывчивости. Мейер стучит по тумбочке Минны. — Входите, — говорит он, но поздно. До Сола не дошло. Анекдот загублен, и, что еще хуже, от стука проснулась Минна. В восковом манекене лежащей старухи оживают черты прежней Минны. |
