Трудно сказать, насколько этот журнал уронил бы Винсента в ее глазах после информации, уже предъявленной в виде наколок. Ну и что? Наколки — это из прошлого. Он с тех пор мог перемениться. Но журнал-то он сейчас читает. Что-то подсказало Дэнни отложить разговор о журнале до какого-то другого случая, когда это может пригодиться.
— Дэнни? — Голос миссис Грейбер отбойным молотком взламывает его забытье. — Вы с нами? Вы жи-ивы?
Почему она выделила Дэнни? Нет, он неправильно думал, что из-за травы не станешь в школе подозрительным.
Дэнни и миссис Грейбер встречаются взглядами. Полный контакт. Она понимает, что он не слушал. Он понимает, что она разочарована в нем — и в себе тоже, потому что опять не смогла добиться его внимания. Все понятно, кроме того, надеется Дэнни, что он забалдел. А почему она его назвала? Она читает по списку. Значит, должны быть еще чьи-то имена.
— Дэнни, вы один из трех учеников, которые до сих пор не соизволили сообщить мне тему своей итоговой работы.
Ну тебя, думает Дэнни. Нет, постой. Он начинает соображать. Итоговая. Работа. Тема. Выбрать человека, который изменил ход истории в двадцатом веке.
— Гитлер. — Почему Дэнни так сказал? Не потому ли, что у него с фюрером общая ванна?
— Это очень непростая тема, — говорит миссис Грейбер. — Вы правда думаете, что хотите взять такой сложный предмет после того, как провели целый год на этом стуле, ни разу не показав, что вообще намерены работать? Может быть, вам стоит еще раз подумать, прежде чем тратить время на изучение человека, который принес столько вреда, причинил столько зла…
— Иди ты, — вырывается у него как отрыжка.
— Что такое? — Ей даже не надо повышать голос. Все перестали дышать.
— Ничего. — Это должно прозвучать невинно. Последствия могут быть какие угодно.
Миссис Грейбер колеблется. Хочет устроить из этого историю? Настолько ли она обозлилась на Дэнни, чтобы самой пришлось остаться после уроков?
— Значит, Гитлер, да? — спрашивает Дэнни.
— По-видимому, — говорит она.
Класс рад, что напряжение спало, все смеются, словно это был анекдот. Миссис Грейбер что-то записывает — вероятно, «Гитлер». Рядом с фамилией Дэнни.
Тут в самую нужную секунду звенит звонок.
— Давайте ваши газетные вырезки, — поет им вслед миссис Грейбер. Как только открываются двери класса, голос ей мягчеет настолько, что становится почти нормальным.
В коридоре Дэнни замедляет шаги, и его рысцой нагоняет Хлоя.
— Это было круто, — говорит Дэнни. — Курнул перед этим…
— Правда? — Среди прочего он учится у Хлои никогда не признаваться, даже лучшему другу, что ты не владеешь ситуацией. — Ты, наверное, совсем обалдел. Взял Гитлера — ты в своем уме? Все пишут Нельсона Манделу. Каждый дурак знает, как получить хорошую отметку у Линды Грейбер. Пишешь про Нельсона Манделу. Или мать Терезу. Или Эли Визеля.
Дэнни думает, что мама может знать Эли Визеля. Почему он его не выбрал?
— А что сделала мать Тереза? Ну, по сравнению с Гитлером?
Две косички, сегодня розоватые, колеблются, как усики насекомого: Хлоя трясет красивой головкой, чтобы подчеркнуть сарказм.
— Потому что мать Тереза олицетворяет ценности, — она изображает Линду Грейбер, — о которых мы узнали на курсе «Мировые цивилизации»
— Ценности? — говорит Дэнни. — Скучно. Ценности — это для девочек.
— А что для мальчиков? — спрашивает Хлоя.
— Гитлер. |