— …но я надеюсь, что это длинное письмо или что-то типа дневника, в котором твой дедушка объясняет всё, о чем молчат остальные, и много другое. Тогда нам не придется больше идти наощупь, и мы сумеем разработать настоящий план…

Такие глаза следует запретить. Или нужно издать закон о том, что юноши с такими красивыми глазами могут ходить по улицам только в солнцезащитных очках. Кроме случаев, если у них в виде возмещения оттопыренные уши или что-нибудь в этом роде…

— Гвенни? Ты что, опять рыдаешь? — Сейчас Лесли звучала точно, как миссис Каунтер, наша учительница географии, когда кто-нибудь ей говорит, что забыл домашнее задание дома. — Дорогая, это неправильно! Ты должна перестать снова и снова проворачивать кинжал в своей груди. Нам нужна…

— …ясная голова! Ты права.

Хотя мне это стоило огромных усилий, я постаралась выбросить из головы воспоминания о глазах Гидеона и вложить немного убежденности в голос. Лесли это заслужила. В конечном счете, это именно она поддерживала меня много дней, причем абсолютно безоговорочно.

Перед тем как она повесила трубку, я обязательно должна была сказать, как я рада, что она есть у меня. (Даже если я при этом снова начала плакать, на этот раз растрогавшись.)

— А я как рада! — заверила меня Лесли. — Как скучна была бы моя жизнь без тебя!

Наш разговор закончился незадолго до полуночи, и я действительно несколько минут чувствовала себя лучше, но сейчас, в десять минут четвертого, мне снова хотелось ей позвонить, чтобы поговорить обо всем с самого начала.

По своей природе я вовсе не была склонна к нытью, просто это был первый раз в моей жизни, когда у меня были любовные переживания. Я имею в виду, настоящие любовные переживания. Тот вариант, когда по-настоящему больно. Всё остальное стало далеким фоном. Даже выживание стало второстепенным делом. Положа руку на сердце: мысль о смерти в настоящий момент не была так уж неприятна. В конце концов, я не была бы первой, умершей от разбитого сердца, у меня было бы отличное общество: Русалочка, Джульетта, Покахонтас, Дама с камелиями, мадам Баттерфляй — и я, Гвендолин Шеферд. Положительным моментом было то, что кинжал мне не понадобится, потому что так скверно, как я себя чувствовала, означало, что я давно заболела чахоткой, — и умереть можно будет намного живописней. Бледная и красивая, как Белоснежка, я буду лежать на своей кровати, разбросав волосы по подушке. А Гидеон будет стоять рядом на коленях и горько сожалеть о том, что сделал, когда я тихо прошепчу свои последние слова…

Но до этого мне срочно нужно в туалет! Мятный чай с сахаром и лимоном считался в нашей семье лекарством от всех переживаний, и я выпила целый чайник чая. Мама, конечно, заметила, что я плохо себя чувствую, как только увидела меня в дверях. Большого умения для этого не требовалось, потому что от долгого плача я выглядела как кролик-альбинос. Она бы мне не поверила, если бы я рассказала, что по дороге домой из штаб-квартиры Хранителей я в лимузине резала лук, как предложил Ксемериус в виде отговорки.

— Что они сделали тебе, эти проклятые Хранители? Что случилось? — спросила она, умудрившись при этом выглядеть одновременно и сочувствующе и очень яростно. — Я убью Фалька, если…

— Никто мне ничего не сделал, мам, — поспешила я успокоить ее. — И ничего не случилось.

— Так она тебе и поверила! Почему ты не сказала про лук? Ты никогда не слушаешь меня! — Ксемериус топнул лапами.

Он был маленьким каменным демоном-горгульей с большими ушами, крыльями летучей мыши, длинным чешуйчатым хвостом дракона и двумя маленькими рожками на кошачьей голове. К сожалению, он был не таким милым, как его внешность, и, тоже к сожалению, никто, кроме меня, не мог слышать его нахальных замечаний и, соответственно, дать отпор.