— Конечно, — ответил Флуд и сделал глоток.

Он был благодарен, что следующие несколько минут стеба никак не касались секса — просто оживленная болтовня. Вот только рука Кэрол на одном его бедре и Терезы на другом, не вызывали у него особой радости. У Флуда постепенно начал снова вставать, и в этот момент — бесполезность всего мероприятия будто зарыла его в яму — он почувствовал будто абстрактная пуля пронзает ему голову. Флуд чувствовал себя диабетиком, работающим на шоколадной фабрике «Годива». Олимпийским пловцом, стоящим посреди пустыни Сахара. Поэтому он жадно пил, претворяясь, будто слушает девичий треп, и, надеясь, что алкоголь притупит его сексуальные реакции.

— Ну, я, наверное, пойду, — сказала Кэрол. — Спасибо за все, Джейк. Приятно было с вами пообщаться.

Флуд бросил последний бесполезный взгляд на идеальные груди, поддерживаемые огромными сеточными чашечками.

— Взаимно.

Тереза снова сжала его бедро.

— Где вы остановились, Джейк?

— Отель «Розамилия», чуть выше линии пляжа.

Ее безупречные груди покачнулись, когда она встала.

— Круто. Я тоже там остановилась.

— Может, еще встретимся, до вашего отъезда, — предложила Кэрол.

Флуд уже не мог не говорить, не думать, и особенно смотреть на то, что не мог иметь. — Было бы здорово, — сказал он для формальности. — Прекрасного вам дня, девочки.

— Пока.

— Пока!

Еще два чмока в щеку (плюс невыносимое потирание промежности от Терезы напоследок), и девушки ушли. С их уходом Флуд, переполняемый унижением, почувствовал облегчение. Идущие обратно к пляжу девушки отбрасывали длинные иссиня-черные нити теней.

В голове у него стоял гул от какой-то засушливой тишины, шум, который не был шумом. Звук его души? Потому что именно это испытывала в тот момент его душа. Ощущение засухи и бесплодности. Пустая шелуха.

Ему пришло в голову, что если б он в тот самый момент умер… то встретил бы смерть с абсолютным безразличием.

* * *

Похмелье не отпускало с ужина до самой ночи. Он не стал созваниваться с Фаррисом и Натансом, чтобы узнать, как прошел день. Ему было все равно. Он лежал на гостиничной кровати голый, с пересохшим ртом. В голове стучало, в глазах то и дело вспыхивали искорки боли, сопровождаемые пульсирующими образами тех двух безупречных женщин. Пышущая изобилием грудь Кэрол, просвечивающая сквозь сетку лифчика. Редкий пушок рыжих волос, покрывающий холмик Терезы. Стройные ноги и плоские животы. С каждым ударом сердца эти образы вызывали у него в голове вспышку боли. И с каждым ударом он ощущал себя все более бесполезным. Он думал позвонить доктору Унтерманн и рассказать ей о своем суицидальном настроении. Но не стал этого делать по двум причинам.

Во-первых: Она подумает, что я еще большее ничтожество, чем есть на самом деле.

И во-вторых: У меня не хватит мужества.

Закат был великолепным — огненный шар, похожий на взрыв ядерной бомбы. Вскоре в номер просочилась кромешная тьма. Флуд пялился на потолок, не слыша звуки бейсбольного матча, отбрасывающего на одну стену маячащие отблески света. Ему хотелось уснуть, стереть из памяти дневное унижение, и утром проснуться новым человеком.

Но он же не станет новым, верно?

Он останется все тем же импотентом, долбанутым на всю голову, каким был сегодня и последние три года.

Когда его сознание стало уплывать, он услышал голоса…

— Не все так плохо, у нас дела даже лучше, чем у остальных. У нас пятнадцать телок, и проблемных по пальцам можно пересчитать. Уверен, что Джинни больше нас не кинет. Думаю, эта тощая сучка усвоила урок.

Флуд сел в кровати и посмотрел в окно.