— Убраться подальше, капитан, — вот единственное, чего я хотел. Найди они меня — убили бы на месте. Ведь я…

Я поднял руку.

— Ничего не говори мне. Это не требуется. Я кое-что знаю о бедах ирландцев и ничего против вас не имею, ни я сам, ни кто другой у меня на борту, но в здешних городах такие могут найтись. На твоем месте я бы постарался уйти подальше от моря.

— Так вы, значит, не идете во Францию?

— В Америку, только в Америку, и, если будет на то воля Господня, носа на сушу не покажем, пока не доберемся туда. Так что если хочешь сойти на берег, паренек, то придется сделать это здесь.

Он устремил глаза в пространство, немного напуганный, но показать этого не желал.

— Не рассказывай ничего о себе. Не говори никому, что ты ирландец, — и подольше. Сейчас в Англии будет много бродячих мальчишек. Может, кто возьмет тебя в обучение…

— Я джентльмен!

— Ну да, — согласился я угрюмо, — но что ты предпочтешь: умирать с голоду джентльменом или сытно жить учеником? Послушай, я никого здесь не знаю, но я отправлю тебя на берег с полным желудком, с небольшим запасом пищи и с таким количеством денег, чтоб ты мог купить себе место ученика в том ремесле, какое тебе по вкусу.

Он ошарашенно уставился на меня:

— Вы дадите мне денег?

Мы поднялись на палубу, прошли в каюту, и Лила его накормила, а мы с Эбби немного развлекли разговорами.

— Как меня зовут? — Он заколебался. — Мое имя — Таттон. А фамилию я называть не стану.

Симпатичный парнишка он был, с чистыми ореховыми глазами и теплой улыбкой. Надеюсь, когда-нибудь таким будет мой сын… А этого мы высадили на берег в Фальмуте с пятью золотыми монетами, зашитыми в пояс, и узелком с пищей.

Он помахал нам рукой с прибрежной дороги, перед тем как ушел прочь, и больше мы его не видели… Славный, стойкий паренек, ушедший к будущему, которого никто не знает.

Сгорело…

— Ты видишь что-нибудь, Джереми?

Ринг изучал лес и речные берега в подзорную трубу.

Мы стояли вместе на корме, разглядывая берега, скользящие мимо в тускнеющем свете умирающего дня, и красный мазок, положенный закатом на холмы, казался нам предостережением. Рядом со мной была Эбби, сильно располневшая в ожидании ребенка, и Джон Тилли, тихий, серьезный, немного обеспокоенный, полагаю, поскольку он не одобрял нашего ухода. Джублейн признался мне наконец, что у него больше не хватает духу для диких краев.

— Боюсь, тебе придется уйти отсюда без меня, Барнабас.

Я понимал его достаточно хорошо и ничуть не винил. Для него есть на свете другие места, другие страны. В какой-то мере я даже испытал облегчение, ибо мне очень хотелось иметь где-то хорошего друга, который знал бы, где мы находимся и что делаем.

В конце концов я решил оставить корабль Джону Тилли, потому что Джублейн его не хотел, ему нужно было только доплыть до Европы или до французских земель на севере. Пиммертон Берк, Том Уоткинс и Джереми Ринг отправлялись со мной, да и некоторые другие решили попытать счастья в диком краю. Джублейн заверил меня, что прибудет сюда снова в следующее плавание, но в ближайшие дни нам предстояло подниматься против течения с Уа-га-су в роли проводника.

Мы надеялись найти форт нетронутым, но он погиб, сгорел. Нашли ли наши враги тайники с пищей? Сейчас мы в ней не нуждались, но может настать другое время, и было бы спокойней знать, что она здесь есть.

Утром мы поднялись на холм; над нами нависало угрюмое небо, затянутое тучами, вдали играли молнии, а мы стояли среди обгорелых бревен — и сердце сжимала печаль; в самом деле, найдется ли человек, который не любит того, что построил собственными руками?

Земля над тайниками заросла травой.