Встревоженный, я вышагивал по кормовой палубе. Я и сам вооружился шпагой и парой пистолетов, но думал я не об оружии, ибо оно было, по сути, лишь мерой предосторожности. Капитан Темпани — отличный моряк, команда у него хорошая… но что, если его, допустим, перехватил и вынудил вернуться королевский фрегат — из-за связи со мной?

Что, если его корабль захватили пираты? Или он попал в шторм?

С каждым часом беспокойство мое нарастало, а корабля все еще не было видно.

Стемнело, и мы, чтобы не рисковать, стали на якорь, дожидаясь рассвета.

Корабль должен быть здесь, но, если память мне не изменяет, в эти два пролива впадают четыре большие реки и множество речек и ручьев поменьше. Никто не считал, сколько тут бухточек и заливчиков, где может отстаиваться судно. Я пытался думать о бесчисленных причинах, которые могли помешать нам найти его, и все они были вполне реальны, но успокоения это занятие мне не приносило.

Я стоял в одиночестве у релинга, глядя в сторону берега. Беспокойный, не в состоянии — и не желая — спать, я сказал Тилли, чтоб дал команде отдохнуть, а я, когда соберусь ложиться, разбужу кого-нибудь, чтоб занял мое место на вахте.

Я услышал шаги и обернулся. Это была Лила. Она подошла к релингу и остановилась рядом со мной.

— Мы найдем ее?

— Думаю, да. Если она здесь, мы ее найдем.

— Большая страна. Я и вообразить не могла, что она такая огромная и такая пустая.

— Здесь есть индейцы… Их много. — Я помолчал. — Не столько, конечно, как народу в Англии. Они ведут такой образ жизни — в основном охота и собирание ягод, корней и орехов, — что им требуется большая территория, чтобы обеспечить несколько человек.

— Они не сажают растений?

— Некоторые племена сажают. Выращивают зерно — маис — и еще кое-что. Но в основном они живут охотой, рыбной ловлей и собирательством, а потому время от времени кочуют, переходят на новые места, где можно найти больше дичи и больше пищи.

— Наш приход изменит их жизнь, я думаю.

— Не знаю, Лила. Может, и так. Да, я считаю, что изменит — и, возможно, не к лучшему. Их образ жизни — не наш, и верования отличаются от наших. Мы узнаем от них многое об этой земле, а они будут учиться у нас, но я не уверен, что то, чему они научатся, пойдет им на пользу.

Твердо я знаю одно — что это неизбежно. Если не мы, так появится кто-то другой, а изменения всегда трудны — и всегда вызывают сопротивление, так мне кажется. Никакой народ не может долго оставаться в изоляции, а туда, где есть земля, всегда придут люди, такова их натура — как у зверей, растений, у всего живого.

С начала времен люди перемещались по этому миру, и нам нравится считать, что это — проявление нашей личной воли, что мы делаем так по собственному желанию; может, так оно и есть — но разве не может быть, что нас несут течения, упрятанные в нашей натуре? Течения, которым мы не в силах сопротивляться?

Бывало, переселялись целые племена и народы, внезапно, но всегда находя какие-то на то объяснения. Но разве не бывало, что объяснения эти находили уже потом? Откуда нам знать, что мы совершаем эти переселения по собственной воле?

Людям нравится верить, что они свободны от влияния природы, от тех побуждений, которые гонят животных и расселяют растения, но повсюду, где есть свободное место, рано или поздно появляются люди и занимают его.

Сами индейцы переселяются, вытесняемые другими индейцами. Я слышал об этом в первое свое путешествие сюда… И это неизбежно.

Еще долго после того, как Лила ушла спать, я мерил шагами палубу, бродя от носа к корме, напряженно высматривая любой движущийся предмет на темной воде. В конце концов я разбудил одного матроса — ньюфаундлендца, о котором я знал лишь то, что его зовут Льюк, — и оставил на вахте.