— Возможно, — сказал я, — но теперь это исключено.

Бендит Пупко кивнул.

— Однако, если бы вы знали, что благоприятный отзыв обо мне обеспечит вас на всю оставшуюся жизнь и вместо того, чтобы кропать бесконечные статьи, можно будет припеваючи жить где-нибудь в Калифорнии, вы, наверное, не торопились бы с ответом. Да и вообще, разве это такой уж грех — сказать, что у Бендита Пупко есть талант?

— Это не грех, и у вас действительно есть талант, но так как вы начали подкупать критиков, я не напишу о вас ни строчки.

— А если бы к вашему виску приставили пистолет, вы бы согласились?

— Пожалуй, — отозвался я в нашей застольно-шутливой манере. — Умирать из-за этого уж совсем глупо.

— Ладно. Ешьте свой пудинг. Между прочим, я пока еще не предлагаю вам десять тысяч. Вы обойдетесь мне гораздо дешевле.

И он расхохотался, показав свои зубы, кривые и черные, как ржавые гвозди.

Прошло около года. Однажды я зашел в кафетерий и сел за наш стол. Мы принялись обсуждать поэму нашего коллеги, недавно опубликованную в журнале. Один из нас сказал, что она гениальна, другой — что в ней нет ничего, кроме пустых фраз. Мы спорили до тех пор, пока баснописец вдруг не сказал:

— Вы слышали о Бендите Пупко?

— А что с ним?

— У него рак.

— Стало быть, конец его богатству, — заметил кто-то.

Мы продолжали есть рисовый пудинг и пить кофе, но вопрос о том, является ли поэма шедевром или ничего не стоящей поделкой, потерял свою остроту. Кто-то сказал:

— Мы уходим, а молодые не появляются. Через двадцать лет о нас уж никто и не вспомнит.

— А если вспомнит, нам что — от этого легче будет?

Посидев еще немного, я отправился домой, в свою холостяцкую квартиру. Мой письменный стол был завален статьями, рассказами и неоконченными романами. На всем лежал слой пыли. Раз в неделю ко мне приходила убираться домработница-негритянка, но я запретил ей дотрагиваться до моих бумаг. Кроме всего прочего, она была старая и полупарализованная. Я неоднократно платил ей за день работы и отсылал домой, потому что видел, что она еле дышит. Я всерьез опасался, что она свалится без чувств в моей квартире.

Я лежал на диване и читал письмо, которое, судя по дате, пришло два года назад. Я нашел его во внутреннем кармане пиджака. Разобрать адрес отправителя было уже невозможно. Вдруг я услышал стук в дверь. Я открыл дверь и обмер: на пороге стояла бородатая женщина в поношенном черном платье, мужских туфлях и шляпе. Она опиралась на палку. Я сразу догадался, кто это. Мне совсем не хотелось, чтобы мои любопытные соседи ее видели.

— Заходите, госпожа Пупко, — сказал я.

Она бросила на меня удивленный взгляд. Первой в моей квартире оказалась ее палка.

— У вас лифт не работает, — сообщила она низким мужским голосом. Мне пришлось пешком подниматься на пятый этаж.

— Извините, это старый дом. Садитесь, пожалуйста.

— Можно закурить?

— Конечно.

Она зажгла сигару. Может, это мужчина, подумал я. Но у нее был большой бюст. Или андрогин?

— Мой муж очень болен, — сказала она.

— Да, я слышал. Это ужасно.

— Вы виноваты в его болезни, — сказала она резким тоном.

Я вздрогнул.

— Как вы можете такое говорить?

— Могу. Вы как-то сказали ему, что не будете о нем писать ни за какие деньги. Для вас это были просто слова, повод покрасоваться. Но есть такая пословица: «Удар забывается, а слово — никогда».