— Стареешь, Прошка! Повторяться начал. По два раза за ночь об отклонениях моих упоминаешь. Раньше за тобой такого не водилось.

— Вы еще не устали попусту молоть языком? — снимая кипящий чайник, поинтересовался Марк. — Леша, оторвись от своей дурацкой газеты и подай мне заварку. Вон она, на полке. Кружек всего три? Тогда эту я возьму себе, а вам — по одной на двоих. Так вот, чем нести всякую чушь, лучше бы пошевелили извилинами. В отеле, кроме нас, шесть человек. Если Павел Сергеевич не треснул себя по затылку сам, остается пятеро подозреваемых. Неужели так трудно определить, кто из них убийца?

— Лева! — не раздумывая выпалила я.

— Дался тебе этот Лева, — проворчал Леша. — Ну какие у него могут быть мотивы? Он Павла Сергеевича и не видел-то, наверное, ни разу, пока сюда не приехал.

— При чем здесь Павел Сергеевич? — возмутилась я. — Убили-то пока одного Бориса. А Бориса Лева знал достаточно хорошо.

— А может быть, его все-таки не убили? Может, он сам? — с надеждой спросил Генрих.

— Все может быть, — авторитетно заявил Прошка. — И Павел Сергеевич мог выйти на ночную прогулку, поскользнуться и упасть. А затылок у него в крови, оттого что кирпич сверху свалился. И телефоны могли пропасть сами собой. Большая флуктуация, знаете ли…

— Да уж, Генрих, в данных обстоятельствах вероятность естественной смерти Бориса крайне мала, — сказал Марк. — Скорее всего, его отравили. Судя по симптомам — чем-то вроде мышьяка.

— Экий оригинальный способ убийства, — пробормотала я. — Мышьяк даже в детективных романах уже лет сто не используют.

— Ну хорошо, — продолжал гнуть свое Леша. — Какие у Левы мотивы для убийства Бориса? Они не враги и, по-видимому, не друзья, не родственники и даже не деловые партнеры. Борис хотел, но не успел привлечь Леву к участию в строительстве дороги. Если у них были общие дела в прошлом, то, скорее всего, претензий друг к другу они не имели, иначе Борис не стал бы снова обращаться к Леве. Материальной выгоды Лева от его смерти получить не может, личных мотивов, по-видимому, нет…

— А ревность? — перебила я. — Лева трясется над женой, как скупой рыцарь над своими сундуками. Если она вдруг воспылала к Борису нежной страстью…

— Ты же сама говорила, что она помянула какого-то Диму, — напомнил Прошка. — Не слишком ли она у тебя любвеобильная?

— А что в этом такого? — поддержал меня Генрих. — Говорят, рыжие зеленоглазые красотки на редкость темпераментны.

— Тогда путь Левы должны устилать трупы, — заметил Марк, — Но вряд ли в таком случае ему удалось бы не привлечь к себе внимание следственных органов.

— А откуда ты знаешь, что Лева избежал их внимания? На мой взгляд, он типичный уголовник.

— По-твоему, он отсидел положенные десять лет за убийство и вернулся к неверной жене, чтобы заработать очередную десятку? — саркастически поинтересовался Прошка. — Да-а, трудное у человека семейное счастье!

— Семейное счастье легким не бывает, — произнес Генрих наставительно.

— Кто бы говорил! — возмутился Прошка. — Да я не знаю никого, кому хотя бы вполовину так повезло с женой, как тебе с Машенькой.

— Потому-то я и знаю, о чем говорю. Если бы мне не повезло, я бы мог позволить себе лишь утверждение частного характера.

— Не отвлекайтесь, — одернул их Марк.