|
Он, ни разу не перебздев, зашел в тыл молодым людям, начинающим нервничать перед горящей дверью. Кроме Позднякова, за этими парнями зыркали и близлежащие на подоконниках соседи, которые не вмешивались в события. Потому что, как сказал поэт: если где-то горит, значит это кому-то надо. Когда Борису Филипповичу надоело смотреть в квадратные спины у собственных, пока еще похожих на себя, дверей, он достал из кармана это самое кое-что, которое вместе с картинками передал ему Зорик Максимов. А именно — допотопный папашин наган, которым в свое время Филипп Степанович лечил чекистов от культа личности. И эта пара, что устраивала с дверью игру «Зарница», даже не успела удивиться: как может такой почти коллекционный маленький пугач бурить между лопаток здоровые дырки. Поэтому, не задавая дурных вопросов, они легли у горящей двери и сделали вид, что огонь им до задницы. А Поздняков растаял со скоростью призрака коммунизма в перепуганной им Европе.
Дверь горела уже вместе с тем еще шедевром зодчества, когда прибежали менты и увидели то, у чего впоследствии не было ни одного свидетеля. Они хавали, кто был ответственным квартиросъемщиком этой хаты. Подумаешь, его знали не только менты, но и весь город. У него даже имелась прописка, которой никогда не было у Позднякова. Хата эта согласно всем замацаным документам принадлежала отставному капитану Михаилу Шушкевичу по кличке Граф. Вы представляете себе, с какой силой надо напиваться, чтобы из-за этого человека выгнали из рядов Советской Армии? Лично мне представить трудно. Графом Шушкевича прозвали за его пристрастие к модной одежде и беззаботному образу жизни. Граф не чистил зубы и не умывался. Это было ниже его достоинства. В никогда не стриженой бороде Графа находился полукруг, в котором постоянно тлел окурок. Зимой и летом он ходил в шикарном кожаном пальто, без посторонней помощи обоссаном до такой степени, что от него шарахались даже самые смелые коты. Злые языки утверждали, что Граф может наградить вшами и блохами любого случайного прохожего, что было явной клеветой. Потому что запах, источаемый Графом, живой организм не вынес бы и пары минут без риска для здоровья. Может быть поэтому из подвала, где обычно ночевал Граф, если не оставался отдыхать под винной будкой, крысы, как им и положено, убежали первыми. Последними подвал покинули пауки, что говорит об их более примитивном устройстве. Вот из этого подвала Граф выползал ранним утром и гордо нес свои яйца, свисающие из прорехи никогда не снимаемых штанов, по направлению к винной будке. Там годами собиралась одна и та же компания, к запаху друг друга они до того привыкли, что даже не умирали. Словом, это был клуб, почти, как у английских лордов. Каждый раз Граф старался напиться так, как будто-то был последний день в его жизни. И это ему удавалось. Потому что стакан шмурдяка тогда стоил двадцать копеек, а у Графа было удивительное дарование, которым он временами существовал. Не имея каких-нибудь затрушенных часов, он тем не менее угадывал время с точностью до сантиметра. Но вот однажды секрет Графа погорел вместе с его безалаберным характером. В полдень, когда Граф тихо-мирно лежал себе в тени будки, на своем привычном месте в выбоине, куда стекалась всяческая жидкость, что облегчало ему летний зной, до него подошел известный на хуторе балабол по кличке Акула, который ничего не умел делать, кроме пакостей и денег. Он приволок за собой какого-то приезжего и стал демонстрировать ему одесский феномен, которого нет ни в одном путеводителе. И у этого приезжего Граф играючи выкатал стакан вина, тут же назвав точное время. Тогда приезжий, азартный до потери пульса и краснокожий, как индеец, пообещал ему целую бутылку вина, если Граф раскроет секрет, как он это делает. Но Граф он и под будкой Граф! С достоинством обладателя не одного фамильного замка, экс-капитан заявил приезжему: если он хочет познать необычное явление природы, то должен лечь рядом с Графом в его персональную ванну. |
