Давным-давно, когда румыны, итальянцы и немцы не одесского происхождения драли когти из нашего города, увидев в бинокли морды лошадей генерала Плиева, по улицам валялось столько всего разного интересного, что этого не собирали только придурки. А Жора с детства придурком не был, хотя соседи часто именовали его только таким словом.

И вот через пару лет после того, как отменили карточки, сидит юный Жора, тогда еще не Макинтош, у себя на Привозной в одних сатиновых черных трусах, пять сантиметров ниже колена, и спокойно кушает обед из трех блюд. Гороховый суп, на второе — горох, а на третье, — сами понимаете, ничего, кроме увертюры в собственном исполнении. И тут к нему вваливается Говнистый со своей невестой Иркой. Жора рассматривает на свои трусы и говорит:

— Извините, я без галстука.

Потом смотрит на Говнистого и видит, что на нем из одежды только собственная шерсть на плечах, а Ирка замотана в газету со статьей о вредителях на самом интересном месте. Жора был до того сообразительным, что сразу понял — это не новая мода так ходить вечером среди города. Он кинул в рот последнюю ложку гороха и спокойно спросил:

— На какой улице вы имели счастье дышать перед сном?

Говнистый честно признался, что они дышали на Канатной. Тогда Жора дал им кое-что из своего гардероба и вскользь заметил, чтобы они спокойно сидели в окне его хаты.

А на Канатной перекуривают мальчики, взявшие Говнистого и Ирку на гоп-стоп, и спокойно ждут, чьи еще трусы достанутся им такой вот фартовой ночью. Этакие себе Робин Гады из парка Ильича. И тут прямо на них из темноты выплывает тухлый фраер, в новом макинтоше, шикарных шкарах «джимми» и больше того, в шляпе. Самым естественным образом они подходят до него с писками в руках и культурно просят разрешить померить макинтош. Тот, не обращая внимания на холодную погоду, расстегивает пуговицы макинтоша и ребята сразу начинают понимать, что в их профессии бывают неприятные моменты. Потому что если у фраера на пузе вместо рыжих бочат на цепочке висит «шмайсер» на кожаном ремне, это о чем-то таки-да может сказать.

И ножи посыпались на землю так же быстро, как и зубы у того, кто стоял поближе к стволу и попытался из-за своей дефективности доказать преимущество холодного оружия над огнестрельным. Поэтому по команде Жоры, ставшего после той прогулки Макинтошем, ребятам дружно сделали вид, что рубашки и трусы им сильно мешают на теле.

А потом Жора погнал их у таком виде с Канатной до Привозной, хотя погода на улице была далеко не африканская. Один из ребят, правда, попытался поближе разглядеть то, что в свое время свободно валялось на улице, а теперь висело у Жоры на шее, и Макинтошу пришлось перенервничать. Парень лег посреди мостовой, безо всякого риска подцепить дополнительную температуру к остывающему организму, а все остальные в дружном виде маршировали взад-вперед перед окном Жорыной хаты, где торчали среди окна головы Говнистого и Ирки.

Вскоре после этого бенефиса Ирка вышла замуж за Говнистого, а Макинтош в стрижке под Хрущева отправился на комсомольскую стройку, которая научила его очень многому, в основном, отвращению к труду у любом виде.

Сильно постаревшая Ирка с любовью смотрела в спину Макинтоша, уходившего в сторону Привоза. Жора нашел Говнистого сразу. Говнистый держал в двух руках три связки бычков, а какая-то мадам с соломенной шляпой над подбитым глазом задавала ему научные вопросы.

— Где вы ловите вашу рыбу? На заводе имени Кирова? Я ее только начинаю чистить, а из нее уже валятся гайки…

— Не нервничайте, мадам, — успокаивал даму Говнистый, — или вы не знаете, какой дрек льют у море все кому не лень. Поэтому рыба жрет, что видит.