– Боже… – прошептала я и, сгорая от ужаса, прикоснулась к волосам.

Так и есть, у меня самая ужасная прическа в истории человечества. Жеваная футболка съехала на одно плечо, на ногах безумные тапки. А на подбородке что? Неужели слюна засохла? Так и есть… Святые небеса!

– С добрым утром, – тихо сказал Коул.

На нем были потертые джинсы и мятая футболка, глаза красные, на губах ни тени улыбки. Похоже, утро для него совсем не доброе.

– Боже! – повторила я.

Такое и в страшном сне не привидится! Вид такой, будто попала под поезд или в плен к «Маппетсам», которые в знак покорения оставили эти тапки.

Глубокий вдох через нос, выдох через рот. Нужно срочно взять себя в руки.

– Зайти не хочешь? – предложила я и украдкой оглянулась, желая убедиться, что в квартире более-менее прибрано, на стенах нет надписей «Я люблю Коула» или чего-нибудь столь же унизительного. После трех бокалов вина каких только глупостей не наделаешь!

Пфф, кажется, все в порядке!

– Мм, нет, – к моему удивлению, проговорил он. – Просто хочу знать: то, что ты сказала вчера, правда? Ну, что статья в «Стиле» – не твоих рук дело?

Набрав в легкие побольше воздуха, я на секунду закрыла глаза, а открыв снова, наткнулась на нервный взгляд Браннона.

– Клянусь Богом, Коул! Окажись тут Библия, на ней бы поклялась, а в ее отсутствие… – в поисках подходящего предмета пришлось оглядеться по сторонам, – клянусь «Бисквитным чудищем»!

Я показала на свои тапки и тут же съежилась от ужаса. Ну почему в самый ответственный момент я веду себя как идиотка?

Актер удивленно посмотрел на меня, и я тут же почувствовала, что краснею. Вот как он на меня действует: в круглую дуру превращает! С минуту в прихожей царила тишина, а потом Коул, снова к моему удивлению, рассмеялся.

– Да, «Бисквитное чудище» – это серьезно, с ним шутки плохи.

– Знаю, – ответила я, изо всех сдерживая улыбку.

Коул вздохнул, не сводя с меня глаз. Мы по-прежнему стояли в дверях, а на душе у меня кошки скребли. Совершенно очевидно: сейчас он решает, верить мне или нет. А я бессильна – нужно запастись терпением и ждать.

– Слушай, ты ведь знаешь моего пресс-секретаря Ивану?

Я неохотно кивнула. Пришлось прикусить язык, чтобы не высказать, что я о ней думаю.

Коул глубоко вздохнул, в синих глазах – полное замешательство.

– Я хотел бы тебе верить, Клэр, правда хотел бы, – серьезно начал он. – Но Ивана дружит с одной из твоих коллег, Сидрой, или Сандрой, или что-то подобное.

У меня перехватило дыхание.

– Так вот, по словам этой женщины, ты всей редакции растрезвонила, что мы любовники.

Я узнал об этом, когда напечатали статью в «Будуаре». Тогда не поверил, но потом вышел августовский «Стиль», и у меня появились сомнения. Я почувствовала, что глаза наполняются слезами: несправедливость ужасная!

– Сидра – та самая женщина, что стояла в дверях, – чуть слышно пояснила я, не в силах поверить, что бессмысленная вендетта зашла так далеко.

– Кто стоял в дверях? – непонимающе спросил Коул.

– Помнишь, в то утро мы еще сумочку нашли. Сидра – старшая сестра девушки, которая спала с Томом.

Судя по выражению лица, он постепенно начал понимать.

– Боже… – только и промолвил Коул, похоже, потрясенный до глубины души.

– Она и переделала ту статью в моем журнале, – объявила я и, ободренная его молчанием, продолжала: – Сидре хотелось стать исполнительным редактором, и тут ей как раз поручили отредактировать мой очерк.