— Хорошо, хорошо, гладко, — приговаривал Черномырдин. — Дай Бог здоровья… Вы, главное, напишите что я никогда ни сном ни духом! Ни уха ни рыла! Ни пуха ни пера!

«В то время как отдельные воротилы разворовывали Россию, — неутомимо строчили дешифраторы, — я никогда не путал свой карман с государственным…»

— Во! — восклицал экс-премьер. — В самую точку! В белый свет как в копеечку! В бога душу мать…

Тем временем в московской мэрии царила тихая паника. Мэр вызывал приближенных под предлогом производственного совещания и упавшим голосом спрашивал:

— Ну… есть новости?

— Готовит к изданию.

— Обо мне точно есть?

— Отдельная глава.

— Текста получить не удалось?

— Все строго засекречено. Даже Вале читать не дает.

— Господи! — стонал мэр. — Ну что меня понесло на этот федеральный уровень! Ведь если он ВСЕ напишет… вы понимаете?

— Да может, обойдется — утешали клевреты, клевретки и левретки.

— Да?! — негодовал градоначальник. — А если он напишет, как мы все его на Дне города целовали?

— Так и что ж тут такого, — пожимали плечами советники.

— Да? А если он напишет, куда мы его целовали?! В конце концов пресс-служба в полном составе уселась у подножия трона и приготовилась записывать лучшими перьями на веленевой бумаге текст мемуарной книги «Московская правда». Градоначальник приступил к диктовке.

— Еще в начале девяностых, — характерными рублеными фразами начал он. — Когда ничто ничего не предвещало. Что-то мне уже сильно не понравилось. Сначала чуть-чуть. Потом все больше и больше. И наконец я понял, что кремлевская власть. Заботится не о стране и не обо мне. А о семье и себе.

— Начало девяностых — это недостаточно сильно, — подсказал пресс-секретарь. — Я убежден, что при вашей прозорливости вы гораздо раньше заметили неблагополучие…

— А, ну да, — легко согласился мэр. — Конечно. Еще во второй половине восьмидесятых. Когда вся страна, опьяненная демократией, разворовывалась и растаскивалась. Я начал замечать неблагополучное. Мое внимание привлек митинговый герой. Площадной оратор. Спекулировавший на наших проблемах. И хотя я вынужден был скрывать свои чувства…

— Все-таки во второй половине восьмидесятых он был уже на виду, — подсказал пресс-секретарь. — Вы же не могли еще раньше не распознать в нем коррупционера, диктатора…

— Да, конечно! — воскликнул градоначальник. — Еще в начале восьмидесятых годов. Когда в Свердловске работал тоталитарный и жесткий секретарь обкома. А я начинал свой трудовой путь крепкого хозяйственника. Читая его выступление на XXVI съезде КПСС, я заподозрил неладное…

— Но когда он выступал на съезде, — подсказал градоначальник, — его слышала вся страна. А вы ведь, конечно, обо всем догадывались и раньше?

— Ну само собой! — удовлетворенно кивнул мэр. — Помню, еще ребенком… Увидел как-то на улице клочок газеты. Сами понимаете, тогда в нашем городе еще можно было увидеть мусор на улицах.