Кит, отлично усвоивший Словарь и все, что касается построения диаграмм и выбора символов, занимался в основном теоретической подготовкой. А Нита взяла на себя выбор и приведение в порядок снаряжения. И это оказалось не самым простым делом. Некоторые предметы купить было невозможно, и приходилось исхитряться, чтобы их добыть.

— Фред, а раньше ты глотал что-нибудь нечаянно? — шепотом спросила Нита.

Это было во второй половине дня в пятницу. Они заглянули в маленький антикварный магазинчик на Носсау-роуд, набитый всяким хламом и случайными безделушками. Нита копалась на пыльных полках, перебирая помятые и сломанные старинные вещички в поисках настоящей серебряной вилки. Фред повис почти на плече у нее, практически невидимый — слабая красная точка, словно последняя искорка умирающего костра. Он с любопытством и удивлением разглядывал треснувшие вазочки красного стекла, бронзовые подлокотники истлевших кресел, мятые оловянные подсвечники. И не сразу ответил.

— Видишь ли, — сказал он, — это было давно и недолго. Когда я еще был черной дырой. Это ведь черные дыры проглатывают все подряд и бесследно. А белые дыры, наоборот, излучают. — Он вдруг раскалился и чуть не обжег Ните плечо. — Но мне надоело излучать. Хватит, наизлучался. К тому же вываливать из себя все эти вещи, особенно крупные, не так-то легко. И больно. Кроме того, расходуется масса. Для меня это не проходит даром. Того и гляди, развеюсь в пространстве. Тогда вы меня только и видели.

Нита обеспокоенно поглядела на него.

— Правда? — заволновалась она. — Неужто излучение всего того барахла, что ты навыбрасывал наружу, так для тебя опасно?

— О нет, нет, не так все страшно, — успокоил ее Фред. — Это только теоретически. На самом деле я должен потерять неимоверное количество массы, чтобы исчезнуть. До того, как стать белой дырой, я еще был бело-голубой звездой, и чтобы перевоплотиться в другую, то есть мою нынешнюю сущность, мне надо было терять массу, в несколько сотен тысяч раз превышающую мои сегодняшние пустяковые излучения. Так что не волнуйся, мне еще далеко до критического порога. Как и вашему сообразительному желто-карликовому солнцу.

— Сообразительное солнце? — усмехнулась Нита. — Забавно.

— К тому же, — продолжал Фред, — излучение — это и есть моя жизнь. Если, конечно, оно не болезненно, как было недавно. Но теперь я вполне здоров. А что это там, в коробке?

Нита порылась в заткнутой в самый угол картонной коробке, перебрала весь наваленный в ней хлам, докопалась до самого дна и вытащила старую вилку с погнутыми зубцами.

— Это то, что нужно, — обрадовалась она, — Спасибо, Фред. Теперь остается сорвать где-нибудь рябиновую веточку, и сегодня же вечером я попытаюсь произнести мою часть заклинания.

— Тебя что-то тревожит? — спросил Фред. — Голос у тебя дрожит.

— Не то чтобы тревожит. Скорее я озабочена, Фред, — сказала Нита, разглядывая вилку. — Столько сразу навалилось.

Всю эту неделю Нита штудировала книгу, изучала Словарь. И с каждым разом чувствовала, как способности познавать мир, слышать его зреют в ней и увеличиваются. Она все лучше и лучше понимала не только язык растений, но и проникала в тайны их роста и жизни. Разговоры кустов и деревьев она улавливала до мельчайших подробностей.

— Понимаешь, Фред, — продолжала Нита задумчиво, — я собираюсь сорвать веточку рябины, а сама просто всей душой ощущаю ее, частичкой живого дерева.