Гвендолин показалось, что вокруг них заплескались волны теплого, возбуждающе чувственного моря, медленно, но неуклонно несущие их к блаженному освобождению. Когда ее страстное желание ответить ему с такой же нежностью захватило ее всю, она расстегнула его рубашку.

Даниел застонал, когда она прижалась губами к его мускулистой груди, очарованная гладкой кожей и гулким стуком его сердца. Ей хотелось знать, будет ли его плоть отзываться на ее ласку, и она замерла, зачарованная и потрясенная, почувствовав, что так оно и есть.

В двадцать один год такое неистовство страсти испугало ее, но сейчас ей уже много больше и она вовсе не напугана…

— Еще немного, и пути назад уже не будет, ты ведь понимаешь это? — охрипшим от возбуждения голосом предупредил ее Даниел, когда Гвендолин потянулась к ремню на его брюках.

Он поднялся, разделся сам, швырнул одежду на кресло и несколько мгновений серьезно смотрел на нее. Затем протянул к ней руки, и Гвендолин поняла, что он просит ее сделать выбор: готова ли она добровольно приблизиться к нему или предпочитает отшатнуться.

Даниел стоял всего в нескольких шагах от нее, но, когда Гвендолин поднялась с дивана и неуверенным шагом направилась к нему, ей показалось, что это самый длинный и сложный путь из всех, что выпадал ей в жизни.

Едва она приблизилась, как его руки сомкнулись вокруг нее, и Гвендолин испытала облегчение оттого, что нашла в себе смелость подойти к нему, что почувствовала себя в полной безопасности в его объятиях. К этому облегчению непостижимым образом примешивалась мысль о том, что, если даже их соединит всего на краткий миг, она уже никогда и ни за что не пожалеет о своем решении. Его страсть такая чистая, искренняя, честная, по-своему невинная… и горячая, что трудно заподозрить притворство или обман.

После этой ночи она уже не будет страдать от чувства вины… Ее станет согревать сама мысль о том, что она была ему желанна и что это желание было настолько сильным, что освятило их близость… по крайней мере, для нее.

Даниел обнимал ее, осторожно освобождая от одежды. И вскоре они стояли обнаженные, согревая друг друга жаром своих тел. В этот момент Гвендолин испытала такой прилив наслаждения, что буквально содрогнулась под его порывом, инстинктивно поднимая голову и приглашая Даниела поцеловать ее. Губы приоткрылись, уступая напору его языка.

Повинуясь упоительным движениям мужских рук, она открывала в себе опьяняющую чувственность. И вот уже у них не осталось сил сдерживаться. Они опустились на пол, на подушки, которые Даниел предусмотрительно сбросил с дивана.

Когда он лег рядом, ее словно пронзил электрический разряд, и Гвендолин громко и нетерпеливо вскрикнула, заставив его забыть о всякой неторопливости.

Однако каждое движение его было настолько нежным, что она почувствовала, как ни с чем не сравнимое наслаждение заполняет ее, и прильнула к Даниелу, моля не останавливаться. Наконец и ее тело оказалось захвачено волшебным ритмом, и мир кругом, похоже, навсегда исчез…

Чувство освобождения, последовавшее за яростным, страстным восхождением к вершине блаженства, было столь неожиданным, что Гвендолин ощутила, как горячие слезы подступают к глазам.

Однако Даниел вовсе не удивился. Он поцеловал ее влажные щеки и веки, а потом кончик носа и губы Гвендолин внезапно почувствовала полное изнеможение, как душевное, так и физическое. Она поняла, что глаза ее закрываются и у нее не осталось больше сил сопротивляться сладостной дремоте.

Наблюдая за ней, Даниел осторожно отодвинулся. Сердце его было настолько переполнено нежностью, что он почувствовал, как у него самого защипало в глазах.

Все эти долгие годы она была уверена… Она думала, но так и не узнала, что… Он никогда не сможет простить себя за то, что причинил ей такую боль! Конечно, по-своему, по-мужски он не мог не испытывать удовлетворения, думая о том, что стал ее первым возлюбленным, понимая, что наслаждение от только что пережитой близости было ей незнакомо.