Ах, тренер… Ах, эти двое: сцепились рогами, набычились, чуть ли не роют землю копытами.

– Да ничего, тренер, – бросает Бет. – И я бы спустилась к вам, но… не кажется ли вам, что в последнее время крови и так многовато? Может, нам стоит подумать о том, что мы потеряли?

Лицо Колетт остается каменным, но я вижу, как глубоко-глубоко внутри у нее что-то обрывается.

«Взгляни на нее, Колетт, – хочется крикнуть мне. – Взгляни на нее. Смотри, какой бесстрашной она стала. Как давно ждала своего шанса. И дождалась».

Мне нужно заставить ее понять.

И нужно следить за Бет. Неотрывно.

То ли он стал ее осведомителем, то ли работает связным при ком-то еще, но Бет и Джимми вдруг начали вести себя, как агенты спецслубжы, вроде тех, что незаметно обмениваются портфелями и оставляют друг другу тайные послания на телеграфных столбах.

Палая листва на скале зловещее шуршит, и это пугает больше обычного, особенно сейчас, когда воздух холоден и кристально прозрачен. А может, мне не по себе от того, что Бет затаилась и неизвестно, что за этим последует. Я словно застряла в том мгновении, что отделяет открытую дверь от закрытой. Группировку от прыжка.

Мы договорились встретиться с Джимми на поляне у восточной скалы. Мы тихо идем по траве, за ноги то и дело цепляются ветки и корешки. Ну почему все в мире не может быть гладким и плоским, как резиновый мат, твердым и надежным, как беспощадный деревянный пол спортивного зала?

Мы слышим его раньше, чем видим: где-то поблизости чья-то луженая глотка издает резкий громкий свист. Этот звук пугает даже Бет, а ведь у нее, в отличие от меня, перед глазами не маячат кровавые кошмары.

Но вот подходим ближе и теперь нам кажется, что это насвистывает маленький мальчик. Который пытается отогнать демонов и призраков от своей кроватки.

В конце концов, я узнаю в этом дрожащем посвисте мелодию «Feliz Navidad».

Он машет нам с поляны, бежит навстречу армейской трусцой и протягивает руку. Мы спускаемся по извилистой тропинке на краю утеса; наши подошвы скользят.

Бет протягивает ему свою золотистую ручку, бросает на него чарующий взгляд – полная иллюзия хрупкой женственности.

Я вижу все ее уловки.

Бет знает свое дело.

Его веснушчатое лицо выглядит так, будто его терли проволочной мочалкой тщательнее обычного. Он говорит и расхаживает взад-вперед, почесывая шею, пока та не становится ярко-красной.

– Он был нашим сержантом, – объясняет он, – и он до сих пор мой сержант. Я обещал, что не подведу его.

– Конечно, обещал, – отвечаю я. – Никому из нас не нужны неприятности.

– Тут вот в чем дело: вмешалось наше командование. Армия проводит собственное расследование. И мы должны оказать им полное содействие.

Он смотрит на нас, и я понимаю, что он знает, что нам известно про роман их сержанта с нашей тренершей. Не иначе как Бет ему рассказала.

– Мы понимаем, – произносит Бет, хлопая ресницами и изображая искреннее сочувствие. – Это твой долг. У тебя просто нет другого выбора.

– Мы просто хотим сделать так, как было бы лучше для нашего сержанта, – благородно отвечает он. – И защитить вашего… сержанта.

Бет медленно кивает, как бы намекая, что у нее нет другого сержанта, кроме правды.

– Значит, ничего еще толком не ясно? – закидывает она удочку. А я поражаюсь тому, как искусно она притворяется беззащитной большеглазой малышкой. Кажется, ей даже каким-то образом удается стать меньше ростом. И обычной хрипотцы как не бывало: голосок звучит нежно, беспомощно.

– Следователь сказал, что в большинстве случаев причина смерти становится понятна только после вскрытия, – он говорит медленно, чтобы мы поняли.