— Ну, ты слышала что-нибудь подобное в устах подростка? — Я вспыхнула, вспомнив, с каким видом она мне это сказала!

— По-моему она абсолютно права, — рассмеялась Ника. — Вообще. Не по отношению к тебе, конечно.

— Да, но она-то говорила именно обо мне!

— Не расстраивайся, это временное, — сказала Ника. — У Маши очень сильный характер и завышенные требования к себе и людям. Жить с этим тринадцатилетнему подростку очень тяжело.

— Почти четырнадцать. Психологи говорят, что ещё года два будет корёжить. Какое счастье, что у тебя нет детей, — сказала я и осеклась, прикусив губу. Я знала, что у Ники были какие-то проблемы. — Извини, — пробормотала я.

— Ничего. У меня теперь их полно, целых два класса и ещё частные уроки — больше дюжины.

Пока она говорила и вела машину, мне было очень удобно за ней наблюдать. Я всегда отмечала в ней этот феномен — спокойное и одновременно очень живое лицо, которое отражает целую бездну чувств. А обещает ещё больше. Как айсберг — семь восьмых под водой. Поражает своей силой. И своим потенциалом. По крайней мере, меня. На мой взгляд, она относилась к тем личностям, в присутствии которых всё маленькое и незначительное становится большим и важным. И было непонятно, как ей это удавалось при её сдержанности в отношении с людьми. Расставаясь с ней, хотелось увидеть её снова, и как можно скорее.

Мы распрощались с Никой у моего дома и, как всегда, договорились видеться почаще.

3

Утром я проснулась от того, что что-то мокрое и холодное тыкалось мне в лицо. Догадаться было не сложно — это была наша собака Долли, трёхлетняя далматинка, обычно свято чтившая сон хозяев. Она неистово колотила хвостом по кровати и укоризненно поддевала меня своим мокрым носом. Я, улучив момент, обхватила её за сильную мускулистую шею и поцеловала в лоб. От неё, как всегда, удивительно вкусно пахло сеном и парным молоком, по крайней мере, мне так казалось, как будто это была не собака, а корова. Она фыркнула и отскочила — не любила фамильярностей.

— Подумаешь… я тоже не люблю, когда меня будят, например, — сказала я ей.

Я посмотрела на часы — было уже десять. Ничего себе! Накануне я заработалась до двух часов ночи, потом не могла заснуть, в три приняла таблетку снотворного, уговаривая себя, как всегда, что это в виде исключения и я ещё не «подсела». Сейчас я с трудом выныривала в действительность.

Наверное, Машка не выгуляла собаку, подумала я, вот она и нахальничает. Утренняя прогулка с Долли была её святой обязанностью, главным условием, которое мы поставили, согласившись взять собаку, которую она выклянчивала у нас целый год. Но иногда она просыпала и убегала в школу, оставив мне объяснительную записку.

Долли нервно гавкнула, напоминая о себе. Я с сожалением покинула тёплую постель, такую несказанно уютную в утренние часы, и поплелась на кухню. Записка была на месте, приклеенная к холодильнику. «Собака выгуляна, но не накормлена — кончился корм. Сегодня задержусь. М.», — говорилось в ней. Тон записки я нашла вызывающим. Правда, покупать корм было моей обязанностью.

— Теперь мне понятны твои справедливые претензии, — сказала я собаке и дала ей хлеба с молоком.