— Стой!

— Оставь меня в покое! Я хочу побыть один.

— Погоди! — Отец догнал сына и поймал его за руку.

Кристиано стал вырываться, крича во все горло:

— Отстань! Отвали! Иди в задницу!

Рино притянул его к себе и крепко прижал голову сына к груди:

— Послушай меня. Потом уйдешь, если захочешь.

— Чего тебе от меня надо?

Рино отпустил его и принялся поглаживать свой бритый череп.

— Я только... Видишь ли... — Он с трудом подбирал слова. Закурил. — Ты должен понять, что, если я злюсь, на то есть причина... Если бы ты его сдал, твоя поганая училка тут же вручила бы его этому гребаному социальному работнику и завтра он явился бы к нам домой с твоим сочинением в портфеле.

— Я же не дурак сдавать его. Я тебе сказал, что не сдавал, но ты мне не веришь. С тобой бесполезно говорить.

— Нет, просто я... должен быть уверен. — Рино пнул ботинком камешек и со вздохом поднял глаза к небу. — Я боюсь, Кристиано... Боюсь, что нас могут разлучить. Они только этого и хотят. Если нас разлучат, я... — Он замолк на полуслове. Присев на корточки, он в молчании докурил сигарету, держа ее между большим и указательным пальцами.

Вся кипевшая у Кристиано в груди злость тут же растаяла, как выпавший ночью снег. Его охватило жгучее желание обнять отца, но он лишь выговорил, борясь с подкатившим к горлу комком:

— Я никогда тебя не предам. Ты мне должен верить, папа, когда я тебе что-то говорю.

Рино поглядел на сына и вдруг, прищурившись и зажав окурок зубами, на полном серьезе сказал:

— Поверю, если ты меня побьешь.

— То есть? — Кристиано не понимал.

— Я поверю, если ты раньше меня заберешься вон туда. — И он махнул рукой на песчаный холм напротив них.

— Какого черта?

— То есть как это какого черта? Ты хоть чуешь, какой невероятный шанс тебе представился? Если ты меня побьешь, мне придется верить тебе до конца своих дней.

Кристиано старался не рассмеяться.

— Что за фигня... Ты опять за...

— А в чем проблема? Ты у нас молодой. Спортсмен. Я уже не в том возрасте. Что тебе мешает победить? Прикинь, если ты меня побьешь, то сможешь сказать мне, что слышал, как Четыресыра твердил "Тридцать три трентинца..." , и мне приде... Ах, подлец!

Кристиано рванул в сторону песчаного холма.

— Нет уж, на этот раз я тебя обойду, — выдохнул Кристиано, ринувшись на крутой откос насыпи.

Он сделал три шага и вынужден был вцепиться пальцами в песок, чтобы не соскользнуть вниз. Все осыпалось. Отец карабкался снизу, отставая на пару метров.

Он должен справиться. Вечно он проигрывает отцу. И в тире. И в армрестлинге. Во всем. Даже в пинг-понг, хотя уж тут-то Кристиано точно отцу десять очков вперед даст. Они доходили до счета восемнадцать — девятнадцать против шести или что-то в этом духе, и тут этот козел начинал свою песню, что Кристиано выдохся, что боится победить, в итоге он заговаривал ему зубы так, что Кристиано не мог набрать больше ни очка, и побеждал Рино.

"Только не в этот раз. Я тебя сделаю"

Кристиано вообразил себя огромным пауком с цепкими щупальцами. Секрет был в том, чтобы правильно упираться ногами и руками. Песок холодный и влажный. Чем выше, тем круче уклон, под ботинками все осыпалось.

Он обернулся посмотреть, где отец. Тот его догонял. Лицо перекошено от натуги, но он не сдавался.

Проблема была в том, что, забравшись на три шага вверх, Кристиано соскальзывал вниз на два. Вершина была недалеко, но казалась недостижимой.

— Давай, Кристиано! Ну же, черт... Ты можешь! Побей его! — подначивали его снизу Данило и Четыресыра.

Он с криком сделал последний рывок и уже был почти там, наверху, оставалось каких-то полтора метра, готово, он его сделал, когда вдруг железные тиски сжали ему лодыжку.