— А маслины продашь?

— Не продам.

— А угостишь?

— Сколько твоя душа пожелает.

— У тебя есть осел?

— Нет.

— Сам-один не донесешь мешок соли. Надорвешься, свалишься.

— Донесу.

— Хорошо, — сказал лавочник, — поделюсь и я Божьим одарением.

Подняли они вдвоем мешок соли на прилавок, и Яаков уже готов был взвалить его себе на спину, когда услышал:

— А где хлеб покупаешь?

— Не покупаю.

— Чем же ты кормишься?

— Виноградом и виноградными листьями сыт. А теперь вскоре, даст Бог, и маслины есть буду.

— А по хлебу не соскучился?

— Тело соскучилось, — признался Яаков.

— Лепешкой угостишься, если предложу? — спросил светлолицый.

Яаков подумал и сказал:

— Если разломишь пополам и одну часть сам съешь, — и я съем вторую половину.

Они ели свежую лепешку, макая ее в соль, и лавочник снова спросил, сам не понимая, почему он это делает:

— А если я тебе предложу мешок муки — поделюсь одарением Божьим, у меня есть два мешка, — возьмешь?

— Возьму, — ответил Яаков.

Он забросил на спину мешок соли, согнулся в три погибели и вышел, — не рухнул, не надорвался, мелкими шажками спустился под гору, и вскоре снова появился в лавке с еще большим ящиком винограда — на этотраз выбрал круглые, синие ягоды, потом показал дорогу к своему дому и ушел, забросив на спину мешок муки.

Теперь у него всего было вдоволь, всем запасся Яаков, потому прежде всего выложил каменную печь под навесом, притулившимся под боком хижины, испек лепешек и принялся снимать богатый урожай. Сушил виноград, собирал, сортировал и засаливал маслины и стал даже подумывать о жернове — давильном камне — оливковое масло жать, чтобы было в чем сохранить засоленные плоды, да и чем сдобрить лепешку, — так думал Яаков, но, упаси Бог, не говорил он «хоть бы», а только «я позабочусь».

И так в заботах искал Яаков. Исходил все дорожки-тропки вокруг, сотни камней ощупал, но ни одного подходящего камня не нашел, покуда не набрел однажды на пещеру, обросшую кустами, темную и глубокую, может, до самой середины горы, и понял Яаков: нашел, что искал, хоть ещё ничего не видел и руками не трогал.

Солнце уже было по ту сторону горы, а у Яакова — ни фонарика никакого, ни свечки, так он и вернулся домой, но на другой день поднялсяеще затемно, до рассвета, спустился по узенькой тропке вприпрыжку, как горный козел, подпоясавшись в несколько рядов веревками, потому что знал — они пригодятся. Можно было, конечно, захватить топорик и вырубить кусты вокруг пещеры, чтобы было светлее, но, известно, не поднялась бы рука Яакова против творения Божьего, потому сгреб он кусты веревкой, собрал потеснее, протянул веревку и петлей обвязал за ствол близстоящего дерева, потом и с другой стороны так же отогнул кусты, и открылась широкая пещера, теперь осталось только подождать, пока солнце встанет, хоть на палец поднимется над землей — и уже опустит лучи в пещеру.

С первыми розовыми проблесками сотворил Яаков утреннюю молитву, а когда кончил молиться — заглянул в пещеру, и вся она была освещена, какбелым днем. Открывшееся зрелище могло бы удивить Яакова, если бы он умел чему-нибудь удивляться, но он никогда не удивлялся, зная, как безгранична сила Господня, и что нет конца и края созданиям, по воле Его появившимся или по воле Его созданным человеческими руками. И он промолвил:

Господи… Благословен будь, Создатель!

Полчища ящериц, больших и крохотных, ослепленных неожиданным светом, бросились врассыпную, царапая коготками вековой слой пыли, сквозь который засверкал металл — желтоватый, белесый, розоватый, зеленоватый, — блеснули разноцветные стеклышки.