– Не понял? – выкатил белесые глаза начальник участка Владимир Куликовский, сто пятидесяти килограммовый по натуре человек.

– Надо было ему в милицию позвонить, в которой Савватеич работал. Узнал бы тогда, что его оттуда за принципиальность выперли.

– Маркшейдер, а в милиции работал! – хохотнул Владимир Абрамчук, горный мастер. Его взяли обобрать заколы, но он любил начальство и не смог его покинуть.

– Может Сидневу ему подпустить, пусть обработает? – Аржанов, разливая водку, подумал вслух витавшую в воздухе идею.

– А она согласится? – Абрамчук попытался представить маркшейдеров в постели. Получились, правда, с теодолитом.

– Нальем – согласится, – махнул рукой Куликовский. – Только вот этот хрен моржовый, Житник... По-моему, он на нее неровно дышит.

– А на кой ты его взял? – Аржанов забыл о поднятом стакане.

– Сказал, что Чернов его посылает.

– Вечно эти геологи под ногами путаются. Давайте, что ли, за все хорошее.

* * *

Савватеич с Сидневой, замученные, залепленные рудничной грязью, явились в восьмом часу. Лида, не увидев на столе водки, расстроилась. Куликовский, показав ладонью "Счас будет!" вытащил из-под стола две бутылки "Столичной".

Житника к столу не пригласили – техническое начальство геологами брезговало. Он явился сам и встал в дверях. Савватеичу стало неловко, он жестом предложил ему сесть рядом. Тот сел.

– Ты бы рассказал, как баня у тебя сгорела, – не посмотрев на него, попросил Аржанов Куликовского. – Все по-разному смеются.

– Он до утра рассказывать будет, давайте я! – загорелась захмелевшая Лида. – Идет, значит, Куликовский по лагерю и видит, что баня нештатно дымиться. Ну, пошел к проходчикам в землянку и говорит: "Ребята... баня горит..." А те в "тысячу" режутся и на такой малохольный призыв ноль внимания. Постоял, постоял Куликовский, выглянул, увидел, что вовсю уже полыхает, и опять тянет: "Ребята... баня горит..." А те отвечают: "Ты что, начальник, стоишь? Садись, наливай, вон, чаю". И опять за карты. Куликовкий сел и опять свое тянет: "Ребята, баня горит..." А проходчики торгуются: 80, 100, 140... И тут дверь землянки срывается с петель – это Генка Кабалин заорал снаружи: ... ... вашу мать ... ... горит!!!

– Да, командного голоса тебе не хватает, – посмеявшись, сказал Аржанов. – Имей ввиду, Мазитов об этом знает...

– На участке 351,5 – 472,8м уклон штольни завышен на 50%, – встрял Савватеич.

– В самом деле? – просиял Аржанов. – Что ж, придется снимать рельсы и задирать почву выработки.

И зашептал на ухо Сидневой. Та, меланхолично кусая яблоко, покивала. Житник, заподозрив неладное, прислушался, потерял бдительность и механически выпил стакан водки, протянутый Куликовским.

– В восточном штреке уклоны также завышены, – продолжал Савватеич.

– Да ладно, заладил – уклоны, уклоны. – На, лучше поешь курочки жареной.

Савватеич, стал есть ножку, протянутую Аржановым. Житник мужественно считал круги перед глазами. Сиднева курила, разглядывая непосредственного начальника. Абрамчук смотрел в ночное окошко и думал о жене и двух мальчиках, дожидавшихся его в четырехметровой барачной комнате. Куликовский, раскинув в стороны ноги в ботинках 47-го размера, флегматично подозревал, что ему не удастся удержаться в начальниках до первого смертельного случая, и придется соглашаться на горного мастера или опять устраиваться в домоуправлении.